Грех
Шрифт:
Потянулась тишина, оттеняемая колоколами. Сергей гладил нинкину руку.
– - Ну, -- вымолвилаНинканаконец.
– - Что?
– - не сразу отозвался Сергей.
– - Ты ж хотел исповедоваться.
Сергей сдавленно хмыкнул -- Нинке почудилась, что зарыдал, но нет: засмеялся.
– - Что с тобою, Сережа? Что с тобой?!
– - Как я могу тебе исповедоваться, -- буквально захлебывался монах от хохота, -- когдаты и есть мой грех! Ты! Ты!! Ты!!!
– - Нет!
– - закричалаНинка.
– - Я не грех! Я просто влюбилась! Не трогай меня!
– - Ну почему, почему?
– - бормотал Сергей, опрокидывая Нинку, роясь в ее одеждах.
– - Здесь церковь! Ты себе не простишь!
– - Я себе уже столько простилю
Бедабылав том, что, хоть онаточно знала, что нельзя, Нинке тоже хотелось -- поэтому искреннее ее сопротивление оказалось все-таки недостаточным. Все закончилось быстро, в одно мгновение, но и Нинке, и монаху его оказалось довольно, чтобы, как лампочным нитям, накоторые синхронно подали перенапряжение, раскалиться, расплавиться и испариться, сгоретью
Они лежали, обессиленные, опустошенные, аэхо, казалось, еще повторяло нечеловеческие крики, асвечка, догорая, выхватывалапредсмертно из темноты суровый лик.
– - Не бойся, -- обреченно произнес монах, когдапламя погасло совсем.
– - Я не буду плакать. Не буду кричать натебя. Просто я ничего не знал о человеке. Ничего не знал о себе. Если это возможно, ты уходи сейчас, ладно? Зажечь тебе свет?
– - Не стоит, -- отозвалась Нинка.
– - Я привыкла, я уже вижу, -- и встала; неловко, некрасиво принялась приводить в порядок одежду.
– - Мы что, не встретимся больше?
– - Я напишу тебе. НаГлавпочтамт, ладно?
– - Ладно.
– - Извинию
– - Бог простит, -- незнамо откудаподхваченное, изверглось из Нинки.
Онаотложилазасов, вышланаулицу, постояла, стараясь не заплакать. Вернулась вдруг к собору, распахнуладверцу, крикнулав гулкую темноту:
– - Ты же не знаешь моей фамилии! Как ты напишешь?!
– - и побежалапрочь.
Всю следующую неделю Нинкамучилась, страдала, переживалапримерно так:
юпаранойяльно накручивая нанаманикюренный пальчик дешевую цепочку с дешевым крестиком, читалаЕвангелие, отрываясь от него время от времени то ли для осмысления, то ли для мечтанийю
юназюзюкавшись и нарыдавшись со страшненькой Веркою, глядела, как тагадает ей засаленными картами и все спорила, настаивала, что онане пиковая дама, авовсе даже бубноваяю
ювыходя из метро, оглядывалась с надеждою увидеть в толпе лицо монашкаю
юбегаладаже наГлавпочтамт, становилась в очередь к окошку под литерою ЫНы, спрашивала, нет ли письмапросто наНиную
юсаматоже, черновики марая, писаламонаху письмо и ограничилась в конце концов простой открыткою с одним своим адресомю
юлежав постели, вертелав руках монахов перстень и вдруг, разозлясь, швырнулаего о стену так, что аметист полетел в одну сторону, оправав другую, и зарыдалав подушкую
юаназавтраползала-искала, сдавалав починку, -
все это в смазанных координатах времени, с большими провалами, про которые и вспомнить не могла,
Листья уже прираспустились, но еще не потеряли первоначальной, клейкой свежести. Монахи, которых онаостанавливала, отвечали нанинкины вопросы Ыне знаюы или Ыизвините, спешуы, и все это было похоже насговор.
Наблюдали заНинкою двое: Арифметик, поплевывающий в тени лаврских ворот, и сухорукий страж, который, выждав в потоке монахов относительное затишье, украдкою стукнул в окно, привлекая нинкино внимание.
– - Уехал, -- сказал, когдаонаподошла.
– - Куда?
Страж пожал здоровым плечом, но версию высказал:
– - К матери, наверное, наканикулы. Они все раз в год ездют.
– - А где у него мать?
Тут не оказалось и версии:
– - Я даже не послушник. По найму работаю. Присматриваются. Благословенья покане получил.
Нинкапотерянно побрелак выходу.
– - Эй, девушка!
– - страж, высунувшись в окошко, показывал письмо.
– - Мне?
– - вмиг расцветшая, счастливая подбежалаНинка.
– - Не-а. Ему. Вчерапришло. Может, от матери? Тут внизу адрес. Хочешь -спиши, -- и подал клок бумаги, обкусанный карандаш.
– - Санкт-Петербург, -- выводилаНинка, аАрифметик знай поплевывал, знай поглядывал.
Онашлаузкой, в гору, улочкою, когда, въехав правыми колесами набезлюдный тротуар, бежевая Ыдевяткаы прижалаНинку к стене. Распахнулась задняя дверца.
– - Не боись, -- сказал Арифметик и кивнул приглашающе.
– - Тебя -- не тронем, -- а, увидев в нинкиных глазах ужас, добавил довольно: -- Надо было б -- нашли б где и когда. Бегать-то от нас все равно -- без пользы. Ну!
Нинкаселав машину.
– - В Москву, что ли, собралась? Подвезти?
– - Мнею до станции.
– - Сбежал, значит, Сергуняю -- не столько вопросил, сколько утвердил Арифметик.
– - А куда -- ты, конечно, не знаешь.
Нинкамотнулаголовою.
– - Или знаешь?
Нинказамоталаголовою совсем уж отчаянно.
– - Адресок-то списала, -- возразил Арифметик.
– - Пощупать -- найдем. Найдем, Санёк?
– - обратился к водителю.
– - Запросто, -- отозвался Санёк.
Нинканапряглась, как в зубоврачебном кресле.
– - Ладно, не бзди. Я этот адресок и без тебя знаю. Питерский, точно?
Нинкаприкусилагубу.
– - Мы ведь с Сергуней, -- продолжил Арифметик, которому понравилось, что Нинкаприкусилагубу, -- мы ведь с ним старые, можно сказать, друзья. Одноклассники. И по этому адреску сергунинамамашане один раз чаем меня поила. Ага! Со сладкими булочками. Только вряд ли Сергуня там. Он ведь мальчик сообразительный. Знает, что я адресок знаю. Но если уж так получитсяю хоть, конечно, хрен так получитсяю что повстречаешь старого моего дружкараньше, чем я, -- передай, что зря он от сегодняшней нашей встречи сбежал. Мы с ним так не договаривались. Не сбежал -- может, и выкрутился бы, атеперью