Грех
Шрифт:
– - Он ни адресане оставил, ничего. Я ведь даже как звать его не спросилаю
Лампадапомигивалаперед иконою, но монах не молился: положив подбородок наопертые о столешницу, домиком, руки, глядел сквозь окно в пустоту. Вокруг было темно, тихо. Далеко-далеко стучал поезд.
Монах встал и вышел из кельи. Миновал долгий коридор, спустился лестницею, выбрался во двор. Нафоне темно-серого небасмутно чернелись куполасоборов. В старом корпусе светилось дваразрозненных окна. Монах подошел к одному, привстал
Монах вошел, зашагал под древними белеными сводами, редко отмеченными зарешеченными, как в тюрьме, лампочками, остановился возле двери, из-под которой сочился слабый, желтый свет. Постоял в нерешительности, робко постучал, но тут же повернулся и побежал прочь, как безумный.
Дверь приотворилась. Старик выглянул и успел только заметить, как мелькнул наизломе коридорного коленаветром движения возмущенный край черной рясыю
ТолпавынеслаНинку из вагонаметро наее станции и потащилак выходу.
Нинкаспиною почувствовалапристальный взгляд, обернулась и меж покачивающихся в ритме шагаголов увиделанапротивоположной платформе монахав цивильном, ошибиться онане могла. И в том еще не моглаошибиться, что монах здесь ради нее, ее поджидает, высматривает.
Нинкадвинулась встречь народу, что было непросто; монах, перегораживаемый составляющими толпы, то и дело исчезал из поля зрения. Нинкадаже, привстав нацыпочки, попыталась подать рукою знак.
Вот уже два-три человекавсего их разделяли, и монах смотрел наНинку жадно и трепетно, как подошел поезд и в последнее мгновенье монах прыгнул в вагон, отгородился пневматическими дверями.
– - Монах! Монах!
– - закричалаНинка, в стекло застучала, в сталь корпуса, но поезд сорвался с места, унес в черный тоннель ее возлюбленногою
Все было странно, не из той жизни, в которой Нинкавсю жизнь жила: долгополые семинаристы, хохоча, перебегали двор, старушки с узелками переваливались квочками, важные монахи в высоких клобуках, в тонкой ткани эффектно развевающихся мантиях шествовали семо и овамо, высокомерно огибая кучки иноземцев, глазеющих, задрав головы, насиние и золоченые купола.
Но и Нинкабыластранной: скромница, вся в темном, никак не туристказдесь -скорее, паломница.
Юный мальчик в простой ряске, десяток волосков вместо бороды, шел мимо, и Нинкаостановила:
– - Слушай!.. Ой, проститею А тыю выю вы -- монах?
– - Послушник, -- с плохо скрытой гордостью ответил мальчик.
– - А как вот этавотю -- показалаНинканамальчикову шапочку, -- как называется?
– - Скуфья, -- сказал мальчик.
– - Вы только это хотели узнать?
– - Да. Нет! Где у васю где живут монахи?
– - Кого-нибудь конкретно ищете?
– - Н-нетю просто хотелаю
– - Вон, видите: ворота, стена, проходная?.. Вон
Нинканаправилась к проходной. Молодой дебил стоял рядом с дверцею, крестился, как заводной, бормотал, и тонкая ниткаслюны, беря начало из углаего губ, напрягалась, пружинилапод ветерком; женщины с сумками, с рюкзаками, с посылочными ящиками -- гостинички братьям и сыновьям -- молча, торжественно сидели неподалеку наскамейке, ожидая приема; зазастекленным оконцем смутно виднелось лицо вахтераю
Воротаотворились: двамужикав нечистых телогрейках выкатили натележке автомобильный мотор, -- и Нинкасквозь створ углядела, как высыпали монахи из трапезной. Пристроилась, чтоб видеть -- ее монашка, кажется, не было среди них; впрочем, навернякали?
– - в минуту рассыпались они, рассеялись, разошлись по двору, дварослых красавцатолько остались в скверике, театрально кормя голубей с рук.
Нинкавошлав проходную, спросилау сухорукого, в мирское одетого вахтера:
– - Что? Туданельзя?
– - А вы по какому делу?
– - Ищу одногою монаха. Оню -- и замялась.
– - Как его звать?
– - помог вахтер.
– - Не знаю, -- ответилаНинка.
– - В каком чине?
– - Не знаю. Кажетсяю нет, не знаю!
Вахтер развел здоровой рукою.
– - Я понимаю, -- сказалаНинка.
– - Извините, -- и совсем было ушла, как ее осенило.
– - Оню оню неделю назад егою побилию Сильно.
– - А-аю -- понял вахтер, о ком речь.
– - Агафан! Сейчас мы ему позвоним.
– - Как вы сказали? Как его звать?
– - Отец Агафангел.
Телефон не отвечал.
– - Сейчас, -- сказал сухорукий, сновавзявшись задиск.
– - Вы там подождите, -- и кивнул запроходную.
Нинкапокорно вышла, прошептала:
– - А-га-фан-гелю Отец!
– - и прыснулатак громко и весело, что красавцы, продолжающие кормить голубей, обаразом оглянулись нахохоток.
Вахтер приоткрыл окошко:
– - Он сегодня в соборе служит.
– - Где?
– - не понялаНинка.
– - В соборе, -- кивнул сухорукий нагромаду Троицкого.
В церкви онаоказалась впервые в жизни. Неделю тосковавшая по монаху, казнившаяся виною, час проведшая в лавре, Нинкавполне готовабылаподдаться таинственному обаянию храмовой обстановки: пенье, свечи, черные лики в золоте фонов и окладов, полутьмаю Долго простояланапороге, давая привыкнуть и глазам, и заколотившемуся сверх меры сердечку. Потом шагнулав глубину.
В боковом приделе иеромонах Агафангел отпевал высохшую старушку в черном, овеваемую синим дымом дьяконовакадила, окруженную несколькими похожими старушками. Нинкадаже не вдруг повериласебе, что это -- ее монашек: таким недоступно возвышенным казался он в парчовом одеянии.