Грешник
Шрифт:
— Что ты сегодня узнала?
На прошлой неделе Джеймс узнал, что я подслушиваю сеансы моей матери. Он сказал, что обещает не доносить на меня, но для того, чтобы он сохранил мой секрет, я должна была делать заметки и делиться ими с ним.
— Возрастная игра11, — тихо говорю я.
— О, — взволнованно говорит Джеймс и, встав, обходит стол, чтобы быть ближе ко мне.
Он садится на диван.
— Продолжай.
— Мистеру Роббинсу нравится быть папой своей жены.
— Как это?
Сглотнув, я возвращаю взгляд на страницу.
— Ему нравится, когда она притворяется его малышкой, а она называет его папочкой.
— Так же, как я прошу тебя называть меня папочкой? — спрашивает он, и я киваю. — Видишь, Элли, это нормально — называть меня папочкой, когда мы одни. Мы не единственные, кто так делает.
Я нервно прикусываю нижнюю губу, и он хмурится.
— Что такое?
— Он заставляет ее носить подгузник. Я не хочу его надевать.
Одарив меня ласковой улыбкой, он усмехается.
— Никаких подгузников. А как насчет пустышки? — Джеймс протягивает руку и нежно проводит большим пальцем по моим губам, от этого прикосновения мое дыхание учащается. — Ты выглядела бы так мило с чем-то во рту, Элли.
Я отстраняюсь, и он опускает руку на колени. Я смотрю на свои руки и пытаюсь успокоить бешено колотящееся сердце.
— Наверное… — шепчу я, пожимая плечами.
— Это моя хорошая девочка, — говорит он, нежно заправляя мои волосы за ухо, и я поднимаю глаза, чтобы посмотреть на него. Мне нравится, как это звучит, и, судя по его улыбке, ему тоже. — А что, если я скажу, что у меня уже есть одна для тебя?
Встав, он подходит к своему столу и открывает ящик. Джеймс достает черную коробку и возвращается, чтобы сесть рядом со мной. Протянув ее, он говорит:
— Давай, открывай.
Я открываю крышку и вижу черную соску. На ней розовыми буквами написано «Папочкина дочка». Я видела такие раньше. У маминой подруги родился ребенок, и она везде носит с собой пять пустышек для своего сына.
— Она выглядит по-другому, — тихо говорю я.
Джеймс ставит коробку рядом с собой на диван и вынимает соску.
— Так и есть.
Взяв в руки соску, он кладет ее передо мной.
— Это называется соска с кожаным ремнем.
Я ерзаю на месте, и он замечает это.
— Нет ничего плохого в том, чтобы нервничать, Элли. Если тебе не нравится, я уберу ее.
Я провожу вспотевшими руками по джинсам.
— А что с ней делать? — спрашиваю я, желая знать. Мистер Роббинс сказал, что его жена обожает свою. Что она постоянно сосет. И как сильно он возбуждается, наблюдая за ней.
— Вот это, — он показывает на кожаный ремень. — Надевается на голову. Он похож на ремень, который носят с джинсами. Он застегивается на затылке.
Мои глаза расширяются, в шее барабанит пульс.
— Значит, я не смогу ее снять.
Он кивает.
— Ты не сможешь. Но я смогу.
Я снова сдвигаюсь, и от смешного ощущения между ног у меня учащается дыхание.
— Я не знаю…
— Все, что тебе нужно сделать, — это коснуться соски рукой, и я ее вытащу, — прерывает он меня.
Я проглатываю комок в горле, но не могу отрицать, что все это время мои бедра были стиснуты. Мое любопытство заставляет меня захотеть это попробовать. Чтобы понять, почему жене мистера Роббинса это так нравится. Глубоко вздохнув, я киваю. Он сказал, что снимет ремень, если мне это не понравится.
— Какая хорошая девочка, — улыбается мне Джеймс.
Снова звучат эти слова, и в мой желудок возвращаются бабочки.
Джеймс поднимается с дивана и встает передо мной.
— Открой, — приказывает он, и я облизываю губы, прежде чем выполнить его просьбу.
Вложив соску в мой рот, он обматывает ремень вокруг моей головы, и мое дыхание ускоряется, заставляя участиться пульс.
— Глубоко дыши через нос, малышка. Дыши для меня.
Он отстраняется, и я смотрю на него сквозь ресницы.
— Хорошая девочка, — он проводит пальцами по соске у меня во рту.
Я пробую резину на вкус, исследуя языком ее странную форму. На ощупь она не такая большая, как выглядела в коробке.
— Как ощущения? — Джеймс подтягивает ремень, чтобы проверить, не слишком ли он тугой или свободный. Я не знаю.
Я киваю, поскольку это все, что я могу сделать.