Грешным делом
Шрифт:
Надо сказать мужчины в нашей банде, называвшейся «Последние могикане» собрались не то, что с опытом, а прямо-таки тороватые. Руководителю группы Авангарду Зимкину было под шестьдесят, гитаристу Паше Войкову тридцать с хвостиком, барабанщику Толе Нигматуллину и клавишнику Вилли Герасимову в сумме было сорок пять, мне единственному семнадцать.
В коллектив я попал, как вы уже поняли, случайно. Ну, а предыстория была таковой: перед самым отъездом на зону отдыха Авангарда позвали к телефону и сказали, что его шестидесятитрёхлетнего друга и товарища бас –гитариста увезли с инфарктом в больницу. Взявшись за голову, Авангард начал причитать, бегая по квартире. А всё потому, что заменить музыканта, утверждённого Москонцертом, было делом непростым. Ставка гитариста в те годы была мизерной. Хороший музыкант на неё бы не пошёл. Чтобы повысить ставку требовались согласования, которые бы заняли недели, в то время, как выступления начинались уже завтра. Тут Тарасик и предложил отцу взять меня.
– А разве он знает ноты? – Спросил сына Авангард.
– Ну, ля –мажор от фа –диез то он отличит, – пошутил Тарас, однако тут же поправился:
– Вообще он парень толковый, сам увидишь!
Авангард, естественно, вначале отмахнулся. Где это видано брать неопытного музыканта без образования в коллектив? Но потом задумался. В самом деле, а почему нет? Опять же много платить не надо. И потом, что -то ведь он умеет делать?
А я умел. Я уже говорил, что до этого мы с Тарасиком до этого много репетировали, играя у него дома рок-н-ролл и Авангард нас порой консультировал. Однажды он даже меня похвалил, сказав: из тебя выйдет толк, если, конечно, будешь настойчив!
Зимкин -старший, конечно, не догадывался, что этот толк выйдет из меня так скоро. В общем, когда Авангард мне позвонил и поинтересовался, что я об этом думаю, то я ему честно сказал, что если на меня не будут слишком давить, и покажут, как играть, то всё будет чики -пики! Так и сказал.
Басовые партитуры, надо сказать, оказались довольно сложными и поначалу они мне казались египетскими письменами. Но когда Авангард додумался пометить каскады нот латинскими буквами, которые я уже знал, дело пошло быстрее.
Поначалу речь шла о подмене всего на пару выступлений, но когда из больницы вдруг сообщили, что их бас –гитарист переехал из реанимации в морг, Авангарду ничего не оставалось, как предложить мне остаться в группе на весь сезон.
Так началась моя взрослая жизнь, которая мне, вчерашнему школьнику, была, если честно, очень даже по душе. Утром мне никто не читал нотаций, а поздно вечером никто не отправлял спать. Кроме репетиций и танцев особых дел у меня не было. Свободное время мы проводили в бильярдной. Толя и Вилли быстро стали мне друзьями. Авангарду я почти заменил племянника, так как называл его "дядя Авангард" и обращался к нему на «ты».
Единственным человеком, который постоянно меня шпынял, оставался гитарист Паша Войков. На первой же репетиции, едва я ударил по струнам, он проворчал: «до диез, а не си -бемоль! Наберут по объявлению"! Моя игра поначалу действительно больше напоминала охоту слепого за блохой в колготке. Из-за громадного количества нот, которые мне следовало запомнить, на втором часе репетиции появлялся тремор рук и горечь во рту от нотного перца горошком. Чтобы не получить язву желудка, все вокруг начинали шутить. Паша, разумеется, тоже.
Едва ли не каждую мою оплошность он сопровождал комментариями, типа: «метил в глаз, а попал в промежность» или «хотел дуплетом, а вышло ни раза!». Поначалу я в ответ на его реплики молчал. Но когда однажды, в ответ на то, что я зацепил нечаянно не ту ноту, он сказал: Тебе б говно за слоном в цирке из клетки выносить, так хорошо ты пальцами загребаешь», Толя Нигматуллин шепнул мне: «врежь ему тоже, чего ты боишься? Ответь ему»! И я начал отвечать. Свои главные уроки пикировки, кстати, я получил именно в этой группе.
Теперь, если Паша ворчал: «снял трусы, в носках запутался!», я тут же отвечал ему: «не учи отца сношаться!», даже ещё грубей ему отвечал. Но когда появились три эти девушки, мы ругаться перестали. Неудобно было при них выяснять отношения.
Зоя и Наташа казались мне очень компанейскими – но и только. Зато возле Цили я робел, как древний грек возле статуи Венеры. Её красота пугала и завораживала меня одновременно.
Улыбка её казалась мне восхитительной, походка невероятной, фигура божественной…Да что там! Она вся казалась мне богиней. Волосы у неё блестели, как у актрис в индийских фильмах, а одежда… Мне в то время казалось почти кощунственным раздеть женщину, которая ходила в импортных джинсах "Леви".
Циля держала всех на расстоянии. Мужчин особенно. Для меня она была чем –то вроде музейной ценности, Катцетокоатлем женского рода, божеством, идолом из драгоценного металла, кумиром, к которому меня не подпускали мои персональные, жившие только в моей душе дикари.
Цвет её кожи напоминал мне умеренный юг, глаза ближний восток, руки богатую Америку. Она держала на дистанции и притягивала одновременно. В её присутствии хотелось кричать от радости и замкнуться в себе. Даже если Циля просто стояла и молчала, всё равно это было прекрасно. В её немоте было что –то от леденящей красоты севера, а в безмолвном взгляде нечто от морских сокровищ, которые встают перед глазеющими на морские волны матросам, перед тем, как исчезнуть в пучине.
Словом, Циля была лучшей из троицы и если бы кто –нибудь захотел меня в этом разубедить, я пожелал бы нахалу проснуться наутро после Варфоломеевской ночи!
Родом Циля была из Торжка, города на Валдайской возвышенности. Её полное имя, как я говорил, было Сесилия. Так назвали её родители, которые, по её словам, погибли в авиакатастрофе. Из всех родственников у неё осталась только бабушка, которая, по словам Цили, её обожала.
С Зоей и Наташей Цилю свёл вместе велокросс по Золотому Кольцу. Все трое занимались велоспортом, и то и дело швырялись фразочками, типа: «поедем сменами», «будем дёргать или устроим вертушку»? При этом Наташа, как правило, сгибались пополам от смеха, а Зоя, округлив рот, обводила всех удивлёнными глазами, словно не веря, что такая убогая тактика может привести их к успеху.
Наверно, если б Наташа не была похожа, когда не смеялась, на женщину с плаката: «Родина-мать зовёт!», то её бы тоже можно было назвать красивой. У неё была чудесная осанка, красивые полные руки, длинная шея, классический вылет линий плеч, большая упругая грудь и великолепной формы зад, который приковывал внимание всех мужчин, где бы она не появлялась.
Наташа по профессии была медиком. Зоя училась в университете на биолога. Фамилия её была Вогель. Из всей троицы она выглядела необычней всего: с рыжими волосами, гладкой кожей, ладной фигуркой и голубыми глазами, она словно сошла с пропагандистского немецкого плаката времён Третьего Рейха, где таких девушек изображали в качестве образца чистокровной расы.