Грета и потерянная армия
Шрифт:
Она поджала губы.
— И ты отсутствовал в нем. Я едва видела тебя.
— Тебе нужно быть со своей семьей и попрощаться с друзьями, — сказал он. — Я был бы только препятствием, напоминанием о кошмаре, который они были вынуждены терпеть.
— Мальчики больше не видят тебя таким, — настаивала она.
Айзек не ответил, но они оба знали, что это была не вся правда. Вайат до сих пор сомневался насчёт Айзека, но с тех пор как парень начал проводить время с Сионой, сомнения исчезали. Слоану, казалось, было все равно, но с Рэем все было иначе.
— Хочешь пройтись? — спросила она, беря Айзека за руку.
— Ты покажешь мне свои любимые места в этом мире?
У неё было любимое место? Она помнила дом и школу, но кроме этого, что было значимым для тринадцатилетней девочки, живущей обычной жизнью среднего класса.
Идея пришла к ней, и она ухмыльнулась.
— Давай. Это не мое любимое место, или что-то в этом роде, но я отведу тебя куда-то и гарантирую, что никто на Милене никогда не испытывал ничего подобного раньше.
Задняя калитка пронзительно заскрежетала, когда Грета толкнула ее. Они замерли, ожидая. Грета взглянула на окно родительской спальни, но когда свет не зажегся, она вздохнула, и они проскользнули.
Уличные фонари отбрасывали мягкие конусы света на тротуары по всей округе. Грета указывала на вещи, как она их помнила.
— Там раньше жила моя подруга Даниэль. Я догадываюсь, она, наверное, все ещё там живет.
— Ты хочешь увидеть её вновь?
Она кивнула.
— Если я правильно запомнила, она более энергична, чем неистова — только менее взрывная и яростная, и любящая обнимашки и просто болтушка.
Его веселый смешок заставил улыбнуться. Айзек сжал ее руку. Она подняла глаза и ее осенило.
— Ты знаешь, это похоже на свидание, — сказала Грета,
испытывая покалывание от осознания, танцующего вверх по позвоночнику.
Айзек криво улыбнулся, а его глаза вспыхнули, когда он положил руку ей на плечи, заставляя чувствовать, что он предпочёл бы быть здесь с ней прямо сейчас, чем где-либо еще. Вероятно, это было не так. Они оба слишком беспокоились о Милене так, что она всегда оставалась в их умах, но, возможно, однажды это станет правдой.
— Какова будет цель свидания?
На Милене была такая вещь как ухаживание, но она и Айзек в значительной степень обошли все схожее с нормальным… в обоих мирах.
Что если она ошиблась, и портал больше не откроется? Что если они останутся здесь? Может быть, больше таких ночей как эта, и, в конце концов, может быть, у них будет собственное жильё, и…
— Ты знаешь, чтобы пара могла узнать друг друга и решить нравятся ли они друг другу.
— Но мы уже знаем, что мы нравимся друг другу. — Когда они были одни как сейчас, и его голос смягчился, потому что он доверял ей достаточно, чтобы позволить опустить свою бдительность, это делало сумасшедшие вещи с ней. Как шипение леденцов, попадающих в ее кровь. — И что ещё важнее, мы знаем, что мы подходим
У него была манера говорить вещи, простые вещи, которые не должны иметь двойного и тройного значения. Но они так и сделали, когда он смотрел на неё таким способом и расплавил ее изнутри; теперь она не могла думать ни о чем, кроме всех других способов, которыми они могли бы «подходить» друг другу.
Она откашлялась, задаваясь вопросом, куда ушёл весь воздух, потому что внезапно стало тяжело дышать.
— Да, но если бы мы были обычной парой, мы бы не испытали ничего подобного. Мы бы ходили в кино, и, возможно, обедали и помогали друг другу с домашней работой, и мы бы говорили о наших надеждах, мечтах и страхах.
Она понятия не имела, так ли это работает для нормальных людей, но это звучало правильно.
— Но мы никогда не делали что-либо из этого, и я знаю тебя лучше, чем мою собственную «Потерянную» душу, — он нахмурился и притянул ее к себе. — Я жалею этот мир за то, что он поощряет такое пустое, призрачное существование. Милена может быть грубой и дикой, а иногда жестокой, но без всего этого, я не испытал бы всей полноты твоей свирепости духа, твоей упрямой решительности, отказ сдаваться или твоё ранимое сердце. И я бы не встретил бы будущую королеву Милены.
Это было так похоже на него быть лестным и в тоже время противоречащим. Грета покачала головой.
— Это не справедливо. Ты ещё даже не начал видеть, что это за мир. Здесь красиво. И любовь. И борьба. И боль. И чем хуже дела, тем больше людей склонны объединяться.
Его челюсть напрягалась, но Айзек кивком показал, что он слышит ее.
— Покажи мне что-нибудь ещё, что ты помнишь из прошлого, — спросил он, предлагая оливковую ветвь.
Она огляделась и со смехом указала на угол улицы:
— Там я упала, когда училась кататься на велосипеде, и получила свой первый шрам. Она посмотрела на верх и вытянула подбородок.
— Как раз здесь, видишь?
Айзек притянул ее, прерывая и приподнимая подбородок, а затем поцеловал прямо там, когда они стояли в мягком кругу света от одного из уличных фонарей.
— Первый из многих.
Она сердито посмотрела.
— Не смотри на меня так.
Он величественно спросил:
— Как я на тебя смотрю?
Она скрестила руки.
— С жалостью.
— Нет, не с жалостью, на этот раз он оглядел всю ее фигуру целиком, выражение его лица стало жёстким. — Тебе не жаль воина из-за ее шрамов, потому что шрамы являются подтверждением выживания и победы.
— Тогда что это был за взгляд?
Он промолчал и отпустил ее.
— Я полагаю, это было немного грустно. Я видел этот мир в твоих снах, но он всегда был пустым и безжизненным. Я эгоистично позволил себе верить, что лично это будет то же самое, что ты ничего не теряешь, если останешься на Милене со мной.