Грезы Афродиты
Шрифт:
— Bonsoir, красавчик. — Жюстин, игриво грассируя «р», склонилась к уху Эрика и, развязав черную ленту, сняла с его головы душную маску.
— Где… Кто ты? — Эрик испуганно вдохнул сладкий аромат прикоснувшихся к его щеке черных локонов.
— А это важно? — медленно проведя носом по шее Эрика, еле слышно спросила Жюстин.
— Отпусти меня! Слышишь?! Отпусти, я сказал! — боясь даже пошевелиться, закричал Эрик.
— Я тебя и не держу. — Жюстин аккуратно провела по его носу длинным ногтем с черным маникюром. — Иди.
— М-можно уйти? — Эрик попытался уклониться от нежно царапающих щеку ногтей Жюстин.
— Ва-а-али, — касаясь его уха языком, прошептала
— Тогда… — пытался перевести дыхание от приятных ощущений Эрик. — Я пойду?
Жюстин прекрасно отдавала себе отчет в том, что если она сейчас хоть на долю секунды потеряет хватку, свою суть, то это будет последний день ее власти в клубе. Слишком много поводов она уже дала Майклу, слишком… Риск сейчас — непозволительная роскошь. И как бы ей ни было тяжело, как бы ни давило это маячившее где-то в потемках души чувство, по-другому она поступить не могла.
— Я же сказала, вали, — запустив руку в карман, снова прошептала Жюстин. — Но я думаю, ты останешься. — Она нажала на пульте кнопку прозрачности зеркала.
Ослепительно-белый свет медленно проникал в черную комнату и доминантно заполнял все помещение. Он уверенно сливался воедино с появившимся будто ниоткуда дымом и кровавым отражением платья Эмили в расширенных зрачках Эрика. Горевшая в углу свеча вдруг издала жалобный предсмертный треск, а затем навсегда умолкла, оставив после себя лишь растекшееся в грязной луже напоминание о когда-то согревавшем этот темный уголок огоньке.
— Она тебя не видит. — Жюстин осторожно положила руку на плечо Эрика и тут же ощутила, как лихорадит все его тело.
Эрик не мог сказать ни слова и просто смотрел… смотрел на любимую Эми.
Та уверенно стояла в центре комнаты. Влажная от испарины, загорелая кожа ее декольте маняще блестела на свету, а ее синие глаза решительно смотрели на стоявшего перед ней Феликса. Приоткрытые губы буквально зазывали его член, который она так вожделела в ту первую ночь в клубе. Эмили чувствовала, как рука Феликса крадется по внутренней части бедра все выше и постепенно подбирается к истекающей желанием промежности.
Билл с почти осязаемым в воздухе презрением наблюдал, как еще живущая в его сердце Эмили, словно бритвой, высекает в нем рану за раной, извивается от поцелуев и тянется к ширинке Феликса. От каждого движения ее пальцев, медленно расстегивающих ремень, от каждого стона при касании к ее клитору Билл все сильнее и сильнее терял надежду. Надежду, которая тлеющим угольком все еще теплилась в его порванной в клочья душе. Надежду на то, что она передумает. Но когда он видел, как ее пальцы все чувственнее обхватывают член Феликса, как она, смотря Биллу в глаза, уверенно двигает по твердой плоти рукой, эта надежда умирала. Исчезала, не оставляя после себя ничего, кроме одного желания — уснуть и больше никогда не проснуться.
Эмили, ведомая этой непонятной демонической похотью, которая целиком подчиняла, уже и забыла о мести, всем телом содрогалась от желанных поцелуев и ощущения сжатого в руке члена. Сейчас она готова была молить его. Умолять, лишь бы хоть раз прикоснуться к нему губами, вкусить этот плод и наслаждаться. Наслаждаться им полностью.
— Я хочу его… — страстно прошептала Эмили, чувствуя, как пальцы Феликса стягивают ее трусики и осторожно проникают во влагалище. — А-а-ах. Пожалуйста, хочу…
Эрик отчаянно не хотел верить в то, что видит. Лицо его побледнело и теперь словно отражало этот холодный безжалостный свет. Журналист чувствовал, как вниз живота сползает раздирающий душу и весь его мир ком. Разбитая любовь шаром из острых осколков катилась вниз и резала, не зная пощады,
Пальцы Эмили нежно лежали на ягодицах Феликса, а ее губы продолжали, слегка придавливая, пропускать в рот так давно вожделенную плоть. В эти мгновения она наслаждалась каждым сантиметром этого совершенного творения. Ее язык без устали кружил по головке толстого члена, а руки тянули тело Феликса к себе. Прижимали ближе в необузданном желании добраться до истоков этой манящей плоти.
Феликс не мог поверить в происходящее. Все его тело кричало в победной агонии, а легкая дрожь от прикосновений горячего языка превращалась в будоражащий все тело эйфорический ток. Но Феликс чувствовал, что это танго только для двоих танцоров. Он хотел сделать Биллу больнее, вынудить его наконец уйти и, демонстративно обхватив голову Эмили обеими руками, плавно натянул ее на свой член. Феликс ощущал каждый миллиметр неторопливого погружения в горло своей принцессы и еле сдерживался, чтобы не заполнить ее рот спермой раньше времени.
Жюстин, находясь в смежной комнате, пребывала в легком, но приятном шоке. Она с нескрываемым любопытством наблюдала за страстью этой когда-то запертой в клетке людской морали и этики пантеры. Француженка всем своим нутром ощущала, как из Эмили буквально вырывается фонтан сокрытых внутри разрушенной темницы желаний. Инстинктов, жертвенно погребенных под гнетом стереотипов и давних травм. Это ощущение словно ветром сдувало пыль с воспоминаний Жюстин, в которых она поступала так же, как Эмили. С прошлого, что когда-то черным от грязи дождем закрасило все краски жизни и оставило после себя только одно лишенное света место — душу. Одна часть королевы теней сейчас гордилась силой и волей Эмили, но вторая… та, что беззубо брыкалась во тьме, искренне и еле слышно шептала о том, во что может превратиться эта свобода. Как она сначала заманивает в свой «пряничный домик», а затем, будто паразит, превращает в раба своих же желаний. Выжигает без остатка чувство ответственности, сострадания и превозносит лишь гордое «я». Высокомерное эго, ставшее для когда-то верующей, наивной и добродушной француженки ее Рубиконом. Великим триумфом, что медленно убил внутри человечность.
Член Феликса тем временем продолжал осторожно скользить по языку журналистки. Он опускался головкой в ее узкое горло, ненадолго задерживался там, словно смакуя ощущения, а затем медленно возвращался обратно, чтобы вновь погрузиться в него. Эмили же с какой-то неведомой ей одержимостью, с окутывающим все тело возбуждением не просто наслаждалась доминированием партнера, но и полностью растворялась в этом омуте низменной похоти. Феликс понимал, что не может. Не в силах больше держаться. Ощущения влажного горла Эмили не просто рушили все возможные человеческие барьеры самоконтроля, но и уничтожали саму их природу. Заставляли остановиться. Поднять Эмили с колен и страстно целовать. Целовать, как богиню, как ту самую Афродиту, что сводила с ума своей женственностью и красотой.