Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции
Шрифт:
Выступая, Зиновьев сразу же подчеркнул, что новая для большевиков проблема — возрождение буржуазной идеологии — порождена не чем иным, как переходом страны к НЭПу, названном хотя и временным, но все же отступлением. А для доказательства того сослался на эмигрантский меньшевистский журнал «Социалистический вестник». Писавший: «Коммунистическая диктатура при НЭПе, то есть, попросту говоря, при укреплении нового буржуазно
го уклада, есть историческая нелепость». И в таком утверждении не оставшийся в одиночестве.
Схожую оценку положения, складывавшегося в Советской России, но только в сугубо положительном смысле, высказывали и так называемые «сменовеховцы».
Таков лейтмотив той критики, продолжал Зиновьев, которая раздается и «из рядов Второго и Двухсполовинного Интернационалов. Все они дружно заявляют: то, что переживает Россия сейчас, есть ублюдок. Нелепое положение: коммунистическая диктатура при росте буржуазии. Попытка большевиков делать экономические уступки, не уступая политически, есть безнадежная попытка. Государственный капитализм, провозглашенный коммунистической партией, есть определение, также внутренне противоречивое».
Только затем Зиновьев пояснил, что носителями новой буржуазной идеологии являются отечественные меньшевики и эсеры, которые срочно перестраивают свои партии, делятся на правые и левые группировки, по-разному подгоняя их под изменившиеся взгляды. Но говоря о том как своеобразном их разложении, Григорий Евсеевич не стал утверждать, что исчезает идеологическая опасность. «Та глава в истории нашей революции, — подчеркнул он, — которая называется НЭПом, связана на политической арене с крупными опасностями, которые надо видеть и только тогда их можно избегнуть».
Зиновьев напомнил делегатам партконференции: «Мы нанесли эсерам и меньшевикам сокрушительный удар, но можем ли мы сказать, что мы политически ликвидировали эсеров и меньшевиков в России? Я думаю, что пока мы не можем этого сказать, и задача нашей партии заключается в том, чтобы политически ликвидировать эти организованные партии в России». А потому, продолжил Григорий Евсеевич, пока они еще существуют, их идейное влияние на массы сохраняется.
«Мы в области политической, — повторил докладчик, — не можем об отступлении и думать, а будем организовываться в этой области для продолжения наступления». И лишь затем объяснил, против кого такое наступление продолжится, кто подвергается наибольшему влиянию возрождающейся с НЭПом буржуазной идеологии, разделив их на три группы.
Как ни покажется странным, к первой, наиболее важной группе отнес пролетариат. «Сейчас, — пояснил Зиновьев, — настроение рабочих, вы сами видите, все-таки не такое, что стоит им побольше обещать, и тогда он за тебя... Всем известно, что сейчас преобладающим стремлением в массе является стремление к сытой жизни, к порядку, к знаниям. Этим будут пытаться воспользоваться наши противники. Но в меру того, как нам удастся идти навстречу удовлетворению этих законных требований (выделено мной — Ю. Ж. ), в меру этого будет ослабевать влияние меньшевиков и эсеров».
Тем самым, Зиновьев как бы признал, что пока российские рабочие находятся под влиянием меньшевиков (иными словами — Второго интернационала), преждевременно думать о едином пролетарском фронте, пребывающем под закамуфлированным руководством
Второй группой, весьма важной для восстанавливающейся экономики Советской России, по Зиновьеву, стала интеллигенция. «Дружная работа меньшевиков и эсеров, — сказал он, — мне кажется более опасной. Они рассчитывают сейчас на поддержку более широких слоев и буржуазной интеллигенции... Эта вторая часть тактики меньшевиков и эсеров заслуживает более пристального внимания с нашей стороны, она есть то новое в области политических группировок, что мы переживаем в последний год и это имеет известную социальную базу».
Григорий Евсеевич припомнил о прошедших весной съездах врачей, агрономов, на которых открыто звучали антисоветские речи. Припомнил политическую позицию преподавателей высшей школы. Сказал о последних: «Мы имеем всего пять тысяч человек профессуры. Это, конечно, небольшой слой, но этот слой очень важен... Это есть одна из важнейших командных высот, для нас же особенно».
Высказал предположение, что их профессиональные организации — как уже существующие, так и те, что возникнут в близком будущем, — могут оказаться основой для легализации меньшевиков и эсеров. Так как же следует относиться к интеллигенции, вопросил Зиновьев. И предложил не очень привычное для большевиков.
«Наступил момент, — указал Григорий Евсеевич, — когда мы должны понять, что ударными отраслями работы являются кооперация, затем высшая школа, литература (как и Ленин, под ней Зиновьев понимал публицистику — Ю. Ж. )... Само собой понятно, что бороться против буржуазной литературы одними репрессиями нельзя. Таким путем мы многого не добьемся. Жажда знаний возникла в среде рабочих и в среде крестьянства. Она должна была проснуться, и следует отметить, что эта жажда знаний — громадная сила.
И уж конечно не мы, вожди революции, будем отворачиваться спиной к этому движению. Тут дело не в том, чтобы говорить, что вся профессура контрреволюционна, что литература контрреволюционна и что врачи тоже контрреволюционеры. Наоборот. Та жажда знаний, которая сейчас просыпается и которая может быть могучим фактором, она есть результат революции, это новый фактор, которому партия должна пойти навстречу...
Здесь все дело в том, чтобы мы сумели присмотреться и прислушаться внимательно не только к каждой отдельной группе, но и к каждой отдельной личности, по-товарищески подходить к ним, оказывать им поддержку и понимать, что это неизбежно, что таким путем необходимо удовлетворять культурным потребностям страны, вызванным революцией. Это есть важнейшая задача партии».
Такой призыв вряд ли удивил бы делегатов конференции, услышь его они от Луначарского, в силу занимаемого поста наркома просвещения обязанного заботиться и оберегать интеллигенцию. Но сказал то Зиновьев — один из семи членов ПБ, да к тому же глава Коминтерна. И не только призвал взять интеллигенцию под защиту. Уже прежде, в Петрограде, в 1918 и 1919 годах поступал точно так же.
Наконец, но это было вполне естественно для переживаемого страной периода развития, Зиновьев заговорил и о кооперации. «Мне сдается, — заметил он, — что мы недооцениваем роль кооперации как базы антисоветских партий — конечно, в широком смысле этого слова... Конечно, мы должны подходить к вопросу кооперации с точки зрения хозяйственной. Российская коммунистическая партия не только не откажется помочь кооперации, а отдаст все силы, чтобы ее поднять до наивысшей мощи, чтобы все силы государственного аппарата пришли ей на помощь. Это — наш долг, это необходимо для советской страны».