Гроза тиранов
Шрифт:
Седой истукан долго думает, шамкая ртом, будто споря сам с собой, потом сплевывает и авторитетно заявляет, что цыганка не ворожит, а этих самых турок и призывает.
Френи тут же заткнули рот.
Страсти разгорелись.
Ойка вытягивает кляп и толкает в рот девушки ложку с успокоительным отваром. Френи разволновалась, руки дергаются, слюна течет по подбородку, глаза уже совсем обезумели. Лишь шепчет невнятно свое «Турки… Турки».
– Что думаешь, барчук? Тикать иль остаться?
Мирко озадачен. Деды, выступив единым фронтом, его в панике да в малодушии уже обвинили. Мне и цыганке тоже досталось за компанию.
– Не знаю, как кто, а мы уходим, – я потянул старого гайдука за рубашку.
Из рук Ойки забираю взволнованную цыганку, успокаивающе глажу ее и веду за собой.
Рядом топает Саво. Погодя мгновение, устремляется вослед Мирко.
– Куда вы? – кричит в спину Ивица. – Труса праздновать?
Сербы хихикают… Останавливаюсь и поворачиваюсь к толпе.
Смех замирает.
– Бона была хорошей ведьмаркой… А все свое умение она внучке передала, поверьте уж… Так что, когда Френи говорит, что идут турки, я ей верю.
Уходим. За спиной молчаливое сопение обиженных людей. Выкриков и оскорблений больше нет.
8
Глупо получилось.
Чтобы собраться, нам понадобилось меньше часа, еще два карабкались по скалам. Теперь ждем предсказанного нападения…
Кроме нас троих да бредящей цыганки, наверху собралось три десятка взрослых жителей и куча ребятни. Из почти сотни взрослого населения предсказанию поверило только треть… Или стольких мне удалось запугать? В основном тут семьи ушедших гайдуков и те, у кого нет защитников: вдовы, старики, незамужние девушки. Им было страшно, они не хотели рисковать.
Глупо получилось…
Уже вечер, солнце касается краешка гор, скоро закат, а… турок как не было, так и нет.
Глупо…
Я делаю вид, что так и надо, а в душе копошится нехороший червь сомнения. Если к утру внизу все будет в порядке, если я зря погнал людей на эту кручу, если я облажался вместе с безумной горе-вещуньей, то… Это даже не смешно будет. Это – конец тому небольшому авторитету, который у меня был, как у брата арамбаши.
Что для меня теперь лучше? Чтобы пришли османы и напали на деревню? Или чтобы ничего не произошло и предсказание цыганки оказалось лишь дурной шуткой, моей перестраховкой на голом месте? Не знаю…
Люди шушукаются, кто-то стелет себе и детям, несколько семей ужинают.
Ждем.
…Ночью нас разбудили звуки выстрелов.
Внизу, у края селения горели огни. Крики до нас не долетали, но по тому, как запылали крайние дома в деревне, стало понятно, кто вчера был прав.
Радоваться не тянуло.
Мужчины с мушкетами и саблями собрались вокруг меня. Им страшно за близких, но и невыносимо больно видеть, как враг жжет родную деревню. За сложенные из камней дома никто не беспокоится – крышу перестелить да дыры заделать – пара пустяков. Волнует другое. Там сейчас гибнут их друзья и соседи, родственники и собутыльники, кумовья и крестники.
– Веди, – глухо басит здоровяк с массивным старинным мушкетом.
Это – мне. Кому же еще?
В ночь уже убежали самые быстрые пареньки. Они идут за подмогой к соседям. Но когда она будет, та подмога?
– Мирко, останься.
Старик качает седой шевелюрой.
– Еще чего… Бабы пускай остаются.
Поправляю пояс с тяжелой саблей, за широким кушаком спряталось узкое лезвие кинжала, в правой руке – привычный немецкий пистолет, а сам зыркаю на старика – чего упрямится?
Теперь понятно…
За спиной мужчин подымаются женщины. В руках каждой или ружье или пистоль. Как я забыл – здесь же все воюют. Именно поэтому селение, оставшись без защитников, без ушедших юнаков, сейчас еще сражается. Плюются огнем дома, рубятся в проходах, режутся во дворах. Там тоже рядом с мужчинами принимают последний бой их матери и жены.
Вниз бежим. Никогда не бегайте ночью по горным кручам – лучше уже сразу головой вниз. Но выбора нынче нет. Тайный фонарь дает узкий лучик, высвечивая уходящую вниз тропку. Местные, может, здесь и вслепую неплохо пробегут. А каково мне?
Да и успеем ли?
Полчаса безумной гонки. Большинство сербов даже не запыхалось, а у меня уже разрываются легкие. Соседи два раза ловили за руку, когда оступался. Один раз таки упал. Теперь саднит еще и правое плечо.
Дальше идем по балке. Плотные заросли кустов скрывают узенькую полоску ручейка, по воде которого мы, согнувшись, пробираемся к селению. Когда до ближайшего дома осталось не более сотни шагов, идем в атаку.
Жители собрались в центре, у дома старого Николы. Крыши ближайших домов полыхают как свечки. Турки, избегая потерь, методично отстреливают защитников, мечущихся на освещенном пятачке.
– Ура! – ору я.
Рядом что-то кричит Мирко. Дед останавливается на мгновение, вскидывает мушкет. Вспышка, грохот выстрела.
Чертова нога! Я влетел в кротовью нору и подвернул стопу. Упал удачно, не на больную сторону. Тут же в лицо нам грянул залп. Янычары, засевшие за плетнем крайнего дома, успели развернуться к новым противникам. Двое соседей осели на землю. Мирко схватился за грудь, но не остановился.
Турки попробовали ударить нам навстречу, но их здесь слишком мало. А помощь слать их командир не спешит. Гадает, кто это пожаловал из темноты: чета юнаков или перяники владыки.
Мой отряд уже вовсю режется с заслоном осман. К нам бегут те, кто остался в деревне. Впереди пяток мужчин и дюжина женщин. У них в руках мушкеты и сабли. Чуть позади подпрыгивают бабки с грудничками и несмышленышами на руках. Дети постарше семенят рядом, держась за подолы или морщинистые ладони стариков. Староста послал людей на прорыв. Сам он и большая часть мужчин, стариков и пацанят прикрывают отход.
Янычары дали людям отбежать от укрытия и открыли огонь. Первый же залп, разметавший по дороге дюжину корчащихся тел, вызвал рев отчаяния среди защитников, крик бессилия и злобы. Второй залп турков превратил этот звук в рык обреченного быка на поле для корриды.