Гроза тиранов
Шрифт:
– Вот еще… Надо очень… – бормотала Нелли, усиленно делая вид, что все ее внимание приковано исключительно к работе.
Ливка посерьезнела. Она была старше подруги, опытней и смотрела на многие вещи уже по-другому.
– Думай сама, Орнелка. Думай, пока можешь… На тебя Йован заглядывается, а у его отца всего один сын и два баркаса… Думай! Ты понимаешь, что без приданного, только за красивые глаза, Данко тебя на сеновал пригласит, а не к венцу?! Пока свербит внизу, а в сердечке птички поют, оно, может, и так сойдет. А пройдут годы?
Лицо сербки стало жестким. Здесь не любили рыжеволосых, а уж хромоногую Ливку и вовсе никто не рассматривал как завидную партию. Она к этому привыкла, повзрослела, и на многие вещи смотрела вполне прагматично. Успеху у парней своей бойкой малолетней и симпатичной подружки Ливка не завидовала.
– Думай, Орнелка! Пока голову не потеряла.
Нелли шмыгнула носом и вернулась к рыбе.
Чуть погодя, над столом согнулась и Ливка. Душеспасительные беседы на сегодня были закончены.
2
Реакцию Бариса предсказать было нетрудно. Первое, что предложил арамбаши, когда вернулся, был ответный рейд.
Алекс не спорил.
После нападения турок его здоровье резко ухудшилось. В ночной сумятице пропали бутылочки старого лекаря и часть пилюль. Снова открылись едва затянувшиеся раны, появилась новая. Но главное было не в этом. Парню расхотелось выздоравливать. Как тогда, в темнице.
Барис не приставал, решив, что время лечит. И ошибся.
С утра Потемкин выбирался на гору, долго сидел, слушая птиц и думая о своем. Потом шел в деревню, где вернувшиеся юнаки перенастилали крыши и укрепляли стены. Обедал, помогал в работе, если просили подсобить, и шел обратно.
Единственное, что еще интересовало Алекса, была молодая цыганка, о здоровье которой он справлялся каждый день.
Френи, наоборот, после памятной ночи пошла на поправку. Она уже не походила на скелет из фильмов об ужасах Холокоста, начала связно говорить, даже спорила иногда. Только при виде младшего Джанковича признаки выздоровления исчезали – девушка затихала, замыкалась в себе, отказывалась отвечать.
За неделю Алекс осунулся, черты лица заострились, появилась отдышка от малейшего усилия. Он все сильнее приволакивал больную ногу, отчего хромота стала еще заметней.
Одним вечером Барис не выдержал:
– Сходил бы ты в Цетин.
– Зачем это?
– Ну, во-первых, там лекарь, который тебя с одра поднял… – он заметил, как скривилось лицо брата и тут же исправился. – Сам говорил, что вернуться к прошлой жизни хочешь. Увидишься там с людьми… своего круга, Жевричем.
– Не хочу…
Барис замялся.
– Понимаешь… Я собираюсь к австрийской границе. Турки попалили весь порох, ружья запасные. Деревня беззащитна почти. Надо много купить, а османы, сам понимаешь, нам не продадут.
– А меня чего собираешься выпроводить?
– За тебя турки награду обещают. Полтысячи пиастров.
– Это много?
– Для местных – вполне.
Потемкин не понимал.
– За тебя же тоже, наверное, денег дают?
– За меня больше. За меня – тысячу, – арамбаши усмехнулся. – Только я здешний, а ты для деревни – пришлый.
– Боишься, что сдадут меня?
Брат почесал висок, собираясь с мыслями.
– Сдадут? Не в этом дело… Село думает, что турки приходили за твоей головой. Иначе, что им делать тут?
– За моей?
– Есть такое мнение, – он подумал и добавил. – Да и неспокойно мне… Жеврич передал через мальчонку одного письмецо. Пишет, что его люди копают, ищут, кто осман через горы провел. Есть зацепки уже. Пишет, что враг рядом совсем.
– Кто?!
– Не сообщил… И правильно. Пойдет слух – или спугнем, или его сгоряча кровники убитых порешат. Потом следов не найдем.
Он придвинулся поближе.
– Пока меня не будет, съезди к Жевричу, а? Чтобы спокойней было. Я, Петя, тогда волноваться не буду, ты здоровье подправишь у тамошних эскулапов, да и с другом встретишься.
– С каким это? Другом?
Барис внимательно посмотрел на собеседника.
– Тебе видней с каким. Жеврич пишет, чтобы сказал тебе, что твой друг к нему со дня на день пожалует. Если захочешь увидеться, то самое время.
Алекс почесал небритую щеку и нехотя выдавил:
– Хорошо. Я съезжу в Цетин.
По лицу арамбаши промелькнула улыбка.
– Вот и славненько.
3
Все тот же мул вез меня по тому же маршруту. Будто и не было последних недель, не было бойни, не было остывающих трупов друзей на руках.
Осень понемногу прибирала окружающие горы под себя. Ночи стали прохладнее, утра – зябкими, травы и листья желтели с каждым часом. Крестьяне начинали битву за урожай на каждом кусочке запаханной земли, отвоеванной у скал и горных круч.
Здесь было бы красиво, если не было бы так погано.
Даже самогонка уже не спасала.
Рядом с мулом шагает Космин. Барис послал со мной того самого гайдука, который уже однажды спас мне жизнь. Румын легко воспринял отлучку. В отличие от меня, такое путешествие ему в радость.
Дом тайной канцелярии владыки стоял на прежнем месте. Не изменилось ничего. Даже кабадах Славко Лазович, трепавшийся во дворе со своими бойцами, не выпадал из общего ансамбля.
– Мы к Жевричу.
Стражник на входе заслонил дверь.
– Вот прямо так и сразу? Думаете, у занятого человека дел нет, как с оборванцами болтать?
Космин послушно отошел.
Я не к месту вспомнил, что я еще и русский дворянин. И какое-то мурло мне указывать будет?!
Но только рот раскрылся для отповеди зарвавшемуся церберу, как на мое плечо легка тяжелая ладонь. Лазович вмешался в разговор.