Гроза тиранов
Шрифт:
– Думаю, Младен захочет говорить с ним.
Стражник пожал плечами и отошел, пропуская. Мол, как знаете.
Толстячок Жеврич восседал в том же кабинете, в котором меня когда-то допрашивали. Подвальная комнатенка была освещена двумя новыми серебряными канделябрами. Стол, табуреты, кресло, шкаф и секретер. Из-за заваленного папками стола была видна лысеющая макушка в обрамлении вспотевших волосенок и кончик гусиного пера, летавшего по бумаге с отвратительным скрипом.
Лазович, промолчавший весь путь до кабинета патрона, также молча ушел, оставив нас наедине.
– Добрый день, Младен.
Глава тайной службы на мгновение оторвался от своего трактата и, окинув меня отсутствующим взором, скороговоркой выпалил:
– На сегодня приема нет. Выйдите за дверь.
И тут же вернулся обратно к писанине. Еще секунд пять в комнате раздавался только скрип пера. Наконец, владелец кабинета заметил, что проситель не ушел. Жеврич нервно отодвинул документы и зло зыркнул на человека, оторвавшего его от важной работы. На его лице промелькнуло удивление, и тут же его сменила маска благодушного раскаяния.
– Петр Николаевич?! Вы?! Не узнать вас, право слово…
Он вскочил и устремился мне навстречу с распростертыми объятиями, будто не видевшиеся годы приятели нашли друг друга в придорожной харчевне.
– Любезнейший!
Я отметил, что направляясь ко мне, толстячок ловко перевернул листок, над которым так усердно работал.
– Вас с этой бородкой не узнать… Никак не узнать, – он долго тряс руку, заглядывая в глаза.
Я провел ладонью по щетине. Забываю бриться – что тут такого?
На одутловатом от спертого воздуха лице появилась искреннее участие:
– Вы похудели? Спали с лица? Это от ран или что-то другое гложет?
Младен вернулся к столу, быстро убрал рабочие бумаги в венецианский секретер, запер его на ключ и вновь обернулся ко мне.
– Простите, работа…
Он улыбался широко и безмятежно. Если бы не оставшиеся кусочками льда карие глаза… Верно подмечено, глаза – зеркало внутреннего мира человека, отражение души.
Я постарался подыграть в этой нелепой инсценировке.
– Что вы? Разве все так плохо?
Он сочувственно закивал:
– Да, да. Неважнецки выглядите, любезнейший… Вам надо чаще гулять на воздухе.
От такого пошлого замечания мне аж скулы свело.
– А может, я выгляжу не ахти потому, что половину Грабичей спалили турки? Барис сказал, что у вас есть идеи по этому поводу?
На лице толстячка не дрогнула ни одна мышца.
– Да, конечно. Неприятная история… – он отошел к узенькому зарешеченному окну, через который в подвал пробивался узкий лучик света. – Вы должны понять, здесь совсем другая политика, чем в большой Европе.
Он повернулся ко мне, сделал паузу и продолжил:
– Мы – маленькая страна, у которой есть далекий сильный друг и вполне близкий могущественнейший враг… Даже несколько врагов. Мы не можем действовать сгоряча.
– Там сербов, черногорцев в домах палили.
– Паритет, который мы выстроили с побережьем, тонок и хрупок… Ведь для нас плохой мир лучше доброй войны.
– Я могу это понимать так, что ответных действий не будет?
– Юнаки зарезали несколько турок. Те сожгли их базу, – толстяк развел руками. – Банально… Собственно, это уже история.
«Как просто…»
– Барис сказал, у вас есть зацепки? Вы знаете, кто провел янычар через кордоны и сдал стражу?
Младен взбил пятерней редкие волосы.
– Зацепки? Пожалуй, да… Есть у меня подозреваемые… Был, вернее.
– Кто?
– Один бывший гайдук. Серб. Он ушел из четы вашего брата полгода назад, осел у побережья, пробовал торговать, прогорел… Они с арамбаши крупно повздорили из-за доли, а Явор был вспыльчивый малый. Древние говорили: «Is fecit, qui prodest [57] ».
57
Is fecit, qui prodest (лат.) – сделал тот, кому выгодно.
– Был?
– Да… Явора застрелили, когда брали для допроса. Он был настороже, случилась катавасия… Двое моих людей получили раны, а он умер… – Жеврич подошел к шкафу, покопался внутри и протянул мне сверток. – Но мы нашли в его лачуге странные вещи.
Я развернул сверток. На моих коленях лежала приметная и дорогая, хотя и поношенная, красная безрукавка, расшитая серебряными нитями. В нескольких местах ткань была недавно заштопана.
– Ничего не напоминает?
Ну, вот, кажется, и разрешился главный вопрос… Я тихо прошептал:
– У Николы, старосты, была такая…
– Вот и мне показалось, что где-то я уже видел подобное… Да и серебра мы там отыскали преизрядно. Не полтысячи пиастров, конечно, но немало.
Младен вернулся к столу, сел, поерзал в кресле.
– Это все, что вы хотели узнать?
Я усиленно думал.
Если предатель – неизвестный мне бывший гайдук, то каким образом в его планах оказался я? Как он добыл крестик? Для чего весь маскарад с уходом из-под Котора четы брата? Только, чтобы бывшему арамбаши досадить? Чем? Или это разные, не связанные события?
Почему этот мститель одиночка не поступил так, как любой другой горец? Не застрелил врага из кустов?
Да и вещь, взятая в качестве трофея, очень уж приметная, если даже…
Мои размышления прервал глава тайной полиции:
– Это все?
Я поднялся:
– Нет… Я хотел бы поговорить с Белли, когда он будет здесь.
Младен широко улыбнулся:
– Это просто. Конрад появится в Цетине через день-два. Он был… Неважно, впрочем.
Серб всячески показывал, что его ожидают более важные дела. Улыбка все также блуждала на его лице, но весь вид говорил о чрезвычайной занятости.