Грустная песня про Ванчукова
Шрифт:
Дверь барышевской квартиры открыл Нечистой. Сергей Фёдорович рассмеялся: в едва налезшем дамском кухонном фартуке с фривольными фигурными рюшечками Иван выглядел весело.
– Тебе бы вот лишь бы поржать, Серёжа! – сам засмеялся Нечистой, обнимая Ванчукова за плечи и увлекая на кухню, где раздавались глухие тяжёлые удары.
Вяч Олегыч, в таком же фартуке, деревянным молотком отбивал мясо. Чтобы не летели брызги и крошки, куски были завёрнуты в марлю. Петя Люсов, главный энергетик, без фартука, споро рубил
– Я понял, Вячеслав Олегович, понял, сейчас!
Нечистой поднял со стола наполовину уже уговорённую бутылку зубровки, наплеснул Ванчукову:
– Штрафная!
– Так я же не опоздал! – шутливо попытался оправдаться Ванчуков.
– Ничего, догоняй, – не переставая резать салат, сказал Люсов.
Сергея Фёдоровича дважды упрашивать было не нужно. Зубровка упала на голодный желудок, голова приятно загудела. Ванчуков не пил уже так давно, что забыл, когда поднимал рюмку в последний раз. Вспомнил: в феврале, на второй день рождения Ольгерда.
Мясо шкворчало на сковородке. Барышев переворачивал куски с виртуозной свирепостью заправского повара. С картошкой на соседней конфорке управлялся Иван. Возле маленькой плиты вдвоём они умещались с трудом, то и дело толкаясь плечами.
– А мне чем заняться? – спросил Сергей.
– Хлеб рубась, тарелки в столовую носи, – распорядился Нечистой.
Расселись, скрипя стульями. Быстро, молча, чокнулись – очень хотелось есть. Ванчуков только сейчас понял, как же голоден.
Барышев в два богатырских укуса умял половину отбивной, жестом показал Нечистому – давай, разливай очередную.
– Ну что, ребята, дорогие мои, прикипели к степи? – Вяч Олегыч хитро обвёл собравшихся взглядом.
– Да не то чтобы особо, товарищ главный инженер, – так же хитро улыбаясь, пробасил Нечистой.
– Вячеслав Олегович! – Люсов преданно глядел на Барышева. – Важно-то – не где. Важно – с кем.
– А ты, Серёжа? – спросил Барышев.
– А я, Вячеслав Олегович, согласен с предыдущим оратором.
– Ладно, принято. Тебя, Вань, не спрашиваю. Я про тебя и так всё знаю.
Нечистой благодарно кивнул в ответ.
– Тогда, ребята, объявляю новую задачу. Едем отдыхать.
– Это как? – не понял Люсов.
– Ты фрукты любишь, Петя? – спросил Барышев.
– Люблю, Вячеслав Олегович.
– А сало?
– Ещё бы!
– А горилку?
– Ну, кто ж её не любит! – встрял Нечистой. – Хотя зубровку мы тоже вполне уважаем.
– Серёжа!
– Да, Вячеслав Олегович!
– Серёжа, а ты море любишь?
– Он его плохо любит, плохо! – шутливо загудел Нечистой. – Я море люблю лучше!
– Ну, тогда выпьем – за фрукты, за море, за сало, за горилку! – поднял рюмку Барышев. – Ещё, конечно, придётся поработать. Но работать мы с вами и
– Когда едем? – спросил Ванчуков.
– Я – в понедельник. А вы втроём – в июле. Квартиры ваши готовы. Ждут. Там сейчас подмажут стены, починят по мелочам, если что прохудилось ненароком. Нечистой мебель на этой неделе закажет. Ну, ребята? Возражений нет?!
Только лишь Сергей пошарил своим ключом в замочной скважине, как дверь распахнулась. Изольда не спала. Ванчуков разулся. Не снимая пиджака, прошёл в большую комнату, плюхнулся на диван.
– Едем, Иза.
– Куда?
– На Донбасс. К самому синему морю. Поднимать завод.
– Когда?
– Скоро. Через месяц. Я, Нечистой, Люсов. Вяч Олегыч распорядился.
Иза почувствовала, что мужу прямо сейчас очень хорошо. Настолько, что, наверное, так не бывает.
– Барышев – директором. Люсов – главным энергетиком. Ваня – начснабом.
– А ты? – взяла Сергея за руку Изольда.
– Начальником прокатного. На полгода. Потом, – Ванчуков встал с дивана, – потом главным инженером.
– Ты заслужил, Серёжа.
– Я ещё десять лет назад заслужил. Может, пятнадцать.
– Я знаю, – обняла его Иза.
– Думал, не дождусь, – потерянно прошептал Сергей Фёдорович.
Всё было спокойно, как-то буднично. За неделю до отъезда Нечистой подогнал грузовой фургон с прицепом.
– Тут по трассе три с половиной тысячи, за пять дней доберутся, – улыбался в усы Нечистофель, – даже если пешком пойдут.
Грузчики стаскивали вниз ящики да коробки. Скарба набралось прилично. Было уже и кое-что из купленной, своей, не казённой, мебели.
– Обрастаете хозяйством! – радовался Нечистой.
– Куда ж денешься! – смеялась в ответ Иза.
– Не забыли ничего? – спросил Нечистой с первого этажа.
– Не-е-ет! – звонко крикнула, перегнувшись через перила в лестничный проём, Изольда.
– Принято! Отправляю тогда гавриков!
Остались в пустой квартире. Олик спит. Серёжа на работе. «Хорошо, кровати дом-приезжские, а то пришлось бы на раскладушках», – подумала Изольда.
– Ладно, уж переживём как-нибудь, – безразлично обвела взглядом пустую квартиру Калерия Матвеевна и отправилась на кухню варить кашу. – Вся посуда уехала. Ладно, разберусь. Иза, иди сюда!
– Да, мама!
– Зачем ты всё время рассматриваешь эту дрянь?
Дрянью Калерия Матвеевна назвала старый потёртый медальон, привезённый Ванчукову Фридой Моисеевной. Внутри стеклянного овала был наклеен выцветший от времени написанный гуашью портрет мальчика, будто две капли воды похожий на Олика. Лицо на портрете принадлежало маленькому Фёдору Викентьевичу.