Грязная работа
Шрифт:
— И я больше не буду звать тебя Чарли, — сказала Лили.
— Никогда.
— Это ничего, — ответил Чарли.
— Сделаем вид, что этого не было. Отлично. Душевно поговорили. Возвращайся к своему плохо скрываемому презрению.
— Ашер, отъебись.
— Умница.
Наутро, когда он опять вышел на прогулку, его уже поджидали. Чарли на это рассчитывал и не разочаровался. Он заглянул в лавку — забрал итальянский костюм, который недавно к нему поступил, а также сигарную зажигалку, два года протомившуюся в витрине с антиквариатом, и пылающего фарфорового медведя — сосуд души какого-то очень давнего покойника. Затем выдвинулся на улицу и остановился прямо над ливнестоком. Помахал туристам на канатной дороге — вагончик как раз дребезжал мимо.
— Доброе утро, — бодро сказал он.
Любой посторонний решил бы, что Чарли приветствует новый день, поскольку рядом никого больше не было.
— Мы выклюем ей глаза, как спелые сливы, — прошипел из стока женский голос.
— Вытащи нас наверх, Мясо. Вытащи нас, чтобы мы лакали кровь из зияющей раны, когда разорвем тебе грудь.
— И твои косточки захрустят у нас на зубах, как леденцы, — добавил другой голос, равно женский.
— Ага, — согласился первый.
— Как леденцы.
— Ага, — вступил третий голос.
У Чарли по всему телу побежали мурашки, но он стряхнул их и постарался, чтобы голос не дрожал.
— Что ж, сегодня как раз недурственный денек, — сказал он.
— Я хорошо отдохнул и выспался на удобной кровати под пуховым одеялом. Ночевать в канализации не пришлось.
— Сволочь! — прошипел женский хор.
— Поговорим за перекрестком.
Углубившись в Китайский квартал, Чарли шагал по тротуару беспечно, помахивая тростью, костюм болтался в легком чехле у него через плечо. Пробовал насвистывать, но решил, что это слишком банально. Когда он добрался до следующего перекрестка, под мостовой уже сидели.
— Я высосу душу младенца через ее родничок прямо у тебя на глазах, Мясо.
— О, прекрасно! — сказал Чарли, стиснув зубы и стараясь не выказать ужаса.
— Она уже неплохо ползает, не пропустите завтрак — как только она доползет до своей резиновой ложечки, надает вам по задницам.
Из канализации донесся визг ненависти, за ним — шершавый шорох переговоров:
— Он не может так говорить? Он разве может так говорить? Он знает, кто мы?
— Сейчас налево сворачиваю, увидимся через квартал.
Молодой китаец в хип-хоповом прикиде посмотрел на Чарли и быстро шагнул вбок, чтобы не подцепить заразу безумия, которую наверняка нес в себе этот прилично одетый «ло пак». [35]
Чарли похлопал себя по уху:
— Извините, беспроводная гарнитура.
Китайский хипхопер отрывисто кивнул, будто и сам догадался: как бы это ни выглядело, он не поехал, а вовсе даже отвисает, как невструический мерзавец, так что не жми на газ, расколбас.
Он перешел дорогу на красный свет, прихрамывая под бременем подтекста.
35
Белый человек. — Прим. автора.
Чарли зашел в химчистку «Золотой дракон», и человек за стойкой — мистер Ху, которого Чарли знал с восьми лет, — приветствовал его широкой и теплой судорогой левой брови. Таково было обычное приветствие старика, а для Чарли — недурной показатель, что старик еще жив. В длинном черном мундштуке, зажатом в деснах Ху, дымилась сигарета.
— Доброе утро, мистер Ху, — сказал Чарли.
— Прекрасный день, не так ли?
— Костюм? — ответил мистер Ху, глядя на костюм, который Чарли скинул с плеча.
— Да, сегодня только один. — Весь свой товар получше Чарли носил в «Золотой дракон», и в последние месяцы дела у химчистки шли неплохо.
Чарли доставались кучи одежды от наследников. Он также заказывал здесь перелицовку и подгонку: мистер Ху считался лучшим трехпалым портным на всем Западном побережье, а то и в мире. В Китайском квартале его так и звали — Трехпалый Ху, однако, сказать правду, на самом деле он обладал восемью пальцами: не хватало всего двух поменьше на правой руке.
— Портной? — спросил Ху.
— Нет, спасибо, — ответил Чарли.
— Это на перепродажу, не для меня.
Ху выхватил костюм из руки Чарли, пришпилил бирку и крикнул по-мандарински:
— Один костюм для Белого Дьявола! — после чего из задних комнат выскочила какая-то внучка, цапнула костюм и снова унеслась за шторку, не успел Чарли разглядеть ее лица.
— Один костюм для Белого Дьявола, — повторила она кому-то в недрах химчистки.
— Среда, — сказал Трехпалый Ху и сунул Чарли квитанцию.
— И вот еще что… — начал было Чарли.
— Ладно, вторник, — сказал Ху.
— Но скидка нет.
— Нет, мистер Ху. Я знаю, мне давно не требовалось, но скажите — у вас еще сохранилось ваше другое предприятие?
Мистер Ху закрыл один глаз и смотрел на Чарли, должно быть, целую минуту. И только потом сказал:
— Пойдем, — и исчез за шторкой, оставив за собой тучку сигаретного дыма.
Чарли шагнул следом за ним в мастерскую — шумный, влажный ад чистящих жидкостей, отжимных утюгов и деловито суетящихся работников — и вступил в отгороженный фанерой крохотный кабинет в недрах. Ху закрыл за ним дверь и запер — точно так же они осуществляли свою сделку двадцать с лишним лет назад.
Когда Трехпалый Ху впервые провел Чарли Ашера через стигийскую химчистку «Золотой дракон», десятилетний бета-самец был уверен, что сейчас его похитят и продадут в химчисточное рабство, зарежут и превратят в дим-сум либо заставят курить опий и драться сразу с полусотней кунгфуистов в одной пижаме (в десять лет у Чарли имелось крайне слабое представление о культуре соседей), однако, несмотря на ужас, его подхлестывала страсть, заложенная в генах миллион лет назад: тяга к огню. Да-да, именно хитроумный бета-самец впервые обнаружил огонь, и это правда — огонь у него тотчас же отобрал альфа-самец.