Гуд бай, Арктика!..
Шрифт:
Нет, Боб насовал в карманы исключительно багряные девонские самоцветы. И я по его примеру собрала увесистых темно-вишневых камней, червонных, огненных, миллионолетней давности, чем страшно раздосадовала Леню, ему же потом тащить!
Блаженный остров с наипрозрачнейшим воздухом, до того свежим, то водорослями пахнет, то огурцом с арбузом, хранил в своей памяти путешествие Шпицбергена через все возможные климатические пояса от пустыни, тропиков и субтропиков до умеренного, а там, глядишь, и арктического климата. Архипелаг, возлежавший на северо-западной окраине Евразийской плиты, натурально переместился из южного полушария через экватор — на север, к своему теперешнему местопребыванию в арктических широтах. Где мы его с Бобом, собственно, и обнаружили, и где мы друг с другом очень подружились.
Боб Дэвис лучше всех сфотографировал меня на фоне бушующего моря с загадочной улыбкой и прозрачными русалочьими глазами, поскольку был пьян, как Ли Бо.
— Такое впечатление, — заметил Боб, — что у тебя сзади спрятан рыбий хвост.
Я пообещала Бобу, что помешу эту фотографию на заднюю сторонку своей книги о празднике нашего странствия по Ледовитому океану.
— Ты ее сначала напиши, эту книгу, — сказал Леня.
И все залились счастливым смехом: добрая половина обоймы примерно представляла себе, что значит написать книгу, а некоторые, как Рут Литтл или Бет Капуста, знали не понаслышке, поэтому хохотали громче всех.
Мы забрались на верхушку скалы, откуда виднелся остров, усыпанный еще докембрийской галькой. Внизу простиралась огромная черная базальтовая плита в прожилках, будто бы ровно срезанная гигантским ножом. Улегся ветер, выглянуло солнце, всем даже захотелось здесь дачу построить и приезжать каждую неделю на выходные — такая царила идиллия. Правда, вдалеке в горловине бухты все-таки белела тоненькая ледяная полоска, закрывая выход из фьорда в пролив Хинлопен, куда всей душой стремился Дэвид Баклэнд. Но в самом воздухе были разлиты благорастворение и покой.
Вернувшись на корабль, мы собрались в кают-компании — обсудить проблему глобального изменения климата и подумать, что каждый из нас может сделать, чтобы предотвратить его катастрофические последствия.
Кэп снялся с якоря и двинул из фьорда в пролив.
Мы пили кофе, ели коврижки и благодушно поглядывали в иллюминаторы, любуясь редкими голубоватыми льдинами, парившими между небом и водой.
— Будешь писать роман, — предложил Андрей, — назови его так: «Затертые во льдах».
— Банально, — сказала я.
Тогда он дал щедрую россыпь: «Жизнь на льдине», «Вечное безмолвие», «Подвиг во льдах»… Все это мной было с презрением отвергнуто.
Льды подплывали ближе, ближе, медленно и неуклонно обступая корабль.
Снежные, бирюзовые, синие, кобальт смешанный, чистейший ультрамарин! Художники схватили блокноты с карандашами, фотографы — камеры. Все кинулись запечатлевать эти обтекаемые формы, залитые солнцем, а также иероглифы вод морских, огибающих льды.
Вот главное, что мне запомнилось в тот день, — над белыми-белыми снегами белоснежные моевки с черными уголками крыльев, ослепительная полярная красота — и на редкость озабоченное лицо капитана. Голландец Тед в тяжелых башмаках и видавшем виды комбинезоне взобрался по вантам на верхушку мачты и за скоплением льдов углядел свободную воду.
Он принялся лавировать между льдинами, то влево крутанет штурвал, то возьмет резко вправо, шхуна буксовала, мотор то и дело глох, снизу на корме повалил черный дым, а льдины, стукаясь боками, позванивая, напирали со всех сторон, и на одной из них мы увидели четкие медвежьи следы.
Все забегали, решили поднимать паруса, оператор Уайнрайт, легкий веселый паренек, всегда встречающий тебя лучезарной улыбкой, хотел поднять грот, повис на лохматом тросе, но взвился вверх, ему не хватило веса. Тогда Андрей с Мишей тяжестью могучих тел навалились на оператора, втроем они подняли грот, хотя Афка с этой задачей справляется в одиночку — двумя взмахами рук.
Гудели на ветру паруса, протертые, во многих местах заштопанные. Тед выключил мотор из опасений, как бы винты не забило льдом. А льды подваливали, наползали друг на друга, окружали со всех сторон, громоздились, на глазах превращаясь из колотых и кусковых — в стальной монолит. Отступать нам тоже стало некуда, даже если бы захотели. Нас по-настоящему затирало льдами, как «Фрам» Нансена или раздавленный «Челюскин».
— Марин, похоже, то первое название романа, — услышала я крик Андрея сквозь заполаскивание парусов, — больше всего подходит по смыслу!
На этот раз и мне оно показалось совсем не таким банальным.
Вполне свежо звучит.
Я спустилась в кают-компанию выпить кофе, но Афка, промчавшись мимо, велела убрать чашку со стола, поскольку сейчас все полетит вверх тормашками.
Тут пришел мрачный Тед, поднял телефонную трубку (на «Ноордерлихте» есть только «emergency call» — срочный вызов по спутниковой связи), набрал номер спасательной службы и произнес те слова, на которые каждый капитан скрепя сердце пойдет лишь по чрезвычайке:
— Говорит капитан «Ноордерлихта». Мы застряли во льдах во фьорде Мурчисон. Дрейфуем несколько часов. Но это полбеды. Льдами и течением нас несет на подводную скалу. Я вынужден просить о помощи.
Там что-то посоветовали.
— Я пробовал, — ответил Тед. — Но у меня ничего не получилось.
Ему дали другой бесконечный номер.
— Здравствуйте, — снова очень вежливо произнес Тед. — Извините. Мы попали в беду. Координаты такие: 79 градусов 59 минут северной широты, 18 градусов 15 минут восточной долготы… Спасибо.
Столько слов, сколько было сказано им за время срочной спутниковой связи — в том числе два «Sorry» и одно «Thankyou», а также горестное «I need some luck», мы не слышали от молчаливого Теда за недели плавания.
Итак, нас неумолимо тащило к подводной скале, и только чудо могло предотвратить столкновение. Каждый понял, что дело швах, по каким-то своим особенным признакам. Миша кинулся надевать чистую рубаху, когда увидел посреди всеобщей беготни и растерянности, как матрос Афка старательно драит палубу.