Гуд бай, Арктика!..

Москвина Марина Львовна

— А если человечество у вас на глазах катится в бездну? — ребром поставил вопрос Кевин.

— Ему никто не станет мешать, — спокойно ответил Ник. — Я слышал, ученик пришел к своему Учителю и давай жаловаться на жизнь, а в результате объявил, что близок к суициду. «Убей себя, — согласился мастер. — Но будь внимателен во Втором Бардо…»

Все даже опешили немного, настолько обезоруживающе Ник принял участие в полемике.

А Дэвид Баклэнд, как истинный предводитель, будучи знатоком человеческих душ, заключил:

— Огромная благодарность доктору Боксолу за интереснейшую лекцию. Надеюсь, все поняли его речь, даже русские. Завтра мы будем слушать Кевина, пусть он нам расскажет про свою деятельность: как искусство может совершить переворот в умах граждан этого мира.

…И приснился мне ночью морж, старый, морщинистый, седоусый, он пошлепал меня по щеке мокрым ластом и произнес:

— А ну слушай сюда. Вот нашел я вашу газетку, принесло ее вместе с мусором на наш остров, открываю, читаю на первой полосе: «Разморозить Арктику!» —

и фотография: голые люди мужского пола обтираются снегом на фоне ледокола с акульей мордой. И подпись: «Наши моржи на Северном полюсе». Эти ваши «моржи» никакие нам не родственники, что им здесь надо? Из статьи узнаю: они борются за шельф Ломоносова, с одной стороны Россия, с другой — Гренландия и Америка, шельф, дескать, русский, а значит, и Северный полюс — русский, радуются — скоро все растает, льды уйдут и можно гонять баржи со сгущенным газом из Сибири, строить платформы и качать углеводороды из дна Ледовитого океана — словом, шуровать в Арктике, хотя еще и близко не придумали, как добывать нефть из морского дна, чтобы не устроить нам тут светопреставление покруче Мексиканского залива. Слушайте, люди! И в большей степени — русские! — воскликнул он с горечью. — Вы же русские, как я вижу! Это вам я, старый мудрый морж говорю, послушайте старика. Вы ж погубите горючими отходами нашу Арктику. Но разве вас волнует, что даже небольшого количества нефти достаточно, чтобы нанести непоправимый ущерб нашему миру? При минусовой температуре, да еще подо льдом нефть не распадается, ее черные пятна будут везде, особенно они заметны на белом и голубом снегу, на белоснежных крыльях чаек, на лапах белых медведей!.. С тревогой мы ожидаем лета, — продолжал он, вздыхая, — все говорит о том, что к прежней жизни нет возврата. Вот сейчас эта льдина, на ней мы всегда воспитывали моржат, станет тонкой, треснет, растает — и куда нам тогда? Ведь наши моржики начинают плавать, когда подрастут… Нам приходится отступать вслед за льдинами дальше и дальше к полюсу, а там глубоко, за мидиями не нырнешь, — сетовал этот удивительный говорящий морж. — Ледоколы ваши тарахтят, разбивают льды, ходят туда-сюда, бомбардировщики на боевом дежурстве, военные маневры, тренировки взрывников. Да норовите весной, когда мы свое потомство выводим на эти льдины. А вы тут как тут, прямо по нашим деревням, по нашим селам! Сердце болит, в трубочку свивается, когда видишь, как мать оставляет без присмотра на льдине малыша, которого раньше ни на минуту не бросала — обняв его ластами, прижав к животу, ныряла с ним на мелководье. Теперь моржиха пускается в дальний путь за пропитанием, торопится подхватить ракушку, и скорей назад, несется, как торпеда, только бы с малышом не приключилась напасть. Уж на что нам вражины медведи, но объединила нас общая беда. Взрослый медведь худо-бедно преодолеет разросшееся расстояние от льдины до льдины, а медвежонок выбьется из сил, слабо ему, косолапому, так что частенько они теперь пускаются в плавание вдвоем, а приплывает медведица одна. Даже мне, толстокожему моржу, ее жаль, а вам все нипочем. Раньше мы выли от ваших китобоев и охотников, — сурово говорил он, — долбили нас тысячами, чтобы нами топить уличные фонари. По сей день убиваете китов и дельфинов, несмотря на запреты. Тут неподалеку, в Дании, бывает какой-то страшный праздник, мне рассказывал один дельфин, который чудом выскочил из этого ада… Сети везде побросали и забыли, а мы в них запутываемся — киты, моржи, тюлени, птицы, так и пропадаем без надежды на спасение. А дрейфующие острова ядовитого пластика? Море превратили в свалку. У каждого из нас в крови вся таблица химика Менделеева. Но кого заботит наше здоровье, охрана моржового материнства и младенчества? Считаных ботаников!.. Мы звери умные, — говорил он с большим достоинством, — многие из нас занимаются самообразованием, следят за происходящими событиями. Вы готовы здесь все продырявить и качать нефть, а если ее тут нет? Все равно воевать за Северный полюс будете? Люди сбрендили: подледное противостояние ядерных держав! Льды исчезают, а они накручивают ледокольный флот, амфибийные подразделения, русские водрузили флаг под водой! Хотите устроить из океана водяную пустыню? Рыбу повыловили, в Баренцевом море — на сотни миль ни одного косяка сельди или макрели. После вас — хоть потоп? Будет вам потоп. Скоро Земля скинет ледяные «шапки», — он возвещал. — А вместе со льдом исчезнем и мы, моржи, тюлени и все, для кого лед — дом родной! Но и вас ждут великие напасти! Потому что полярные льды — щиты Земли, хранители жизни. Жадные вы, люди, жадные и недобрые! Живете на Земле, как будто все только для вас. Нездешние вы, вас откуда-то прислали, высадили на нашей планете, и ничто вам не дорого тут, никого не жалко. Мы же все слышим, за вами подглядываем. Вот вы нас не видели сегодня вечером, а мы спрятались за камнями и смотрели. Я хотел спросить: тот человек с Луной, мы не поняли — где он ее достал? С неба? Очень было красиво. Нам понравилось.

Морж неуклюже повернулся, с трудом протиснулся сквозь дверь нашей каюты и пропал в темноте дверного проема. Я услышала — шлеп, шлеп, всплеск воды, и тишина.

А я, как чайка, что складывает крылья на закате и, покачиваясь, засыпает меж морских валов, опустила голову на подушку, под которой в глубине пока еще проносились моржи, киты и другие божьи твари.

Глава 26

Затертые во льдах

В полночь, когда мы с Леней крепко спали, «Ноордерлихт», кинувший якорь во фьорде Мурчисон, внезапно уперся в лед. Завидев такое дело, Волков сказал вахтенному матросу Афке:

— Зови капитана — будем уходить из бухты.

Тед немедленно поднял якорь и до утра искал дырки во льдах. Но дырок не было, хотя путь нам преградил не сплошной лед, а кусковой, колотый. Пришлось Теду отступить в надежде, что морским течением дрейфующие льды как принесло, так и отнесет куда подальше.

А мы, как гагары, залетели на островок Гроя, куда лет, наверно, двести, а то и больше, не ступала нога человека — на редкость приветливый, облюбованный тоненькими вилохвостыми крачками для гнездования.

Убежищем крачке служит простая ямка в голой каменистой земле, где она строит свое гнездо.

Погода хорошая — снега нет, дождя нет, солнца нет, ветра нет, ничего нет.

Крачки подняли гвалт у нас над головами, задним числом пугаясь за свои гнезда, откуда уж давно выпорхнули птенцы. И только пустые скорлупки говорили о том, что даже на таком сногсшибательном ветру, на юру, в пустоте, окруженной Ледовитым океаном, возможно простое человеческое счастье.

Кругом громоздились камни, омытые волнами, обдутые ветрами, изрезанные морозами, поросшие рыжими мхами, черными лишайниками, будто специально привезенные сюда древними мастерами каменных садов для разгадки смысла бытия. Я с благоговением притрагивалась к их мокрой прохладной поверхности, чувствуя под рукой медленную живую жизнь.

Как обрести такой взгляд, когда, не стремясь ничего знать или понимать, купаться в том, что видишь, течь в вещах — пока не обнаружишь сердце вещи, ее суть, ее связи с великим ритмом, который пронизывает все, видеть искру чистой истины в сердце вещи, обстоятельства, облика, случая? Когда я есть мир, мир есть я, мир мой собственный, я дома в мире, каждое существование — мое существование, каждое сознание — мое сознание, каждая печаль — моя печаль, каждая радость — моя радость?

Как обратиться к истокам, к самому корню, осознать духовную связь со всем сущим и хотя бы остаток жизни посвятить состраданию и любви?

Бет Капуста озаренно приветствовала каждый чахлый полярный цветок и бледную поганку. Орнитолог Волков недреманным оком просвечивал моренные холмы. DJ Спуки с криком «Arctic rugby!!!» — затеял игру поплавком от выброшенной прибоем на берег рыбачьей сети. Пол и Арктика слишком контрастировали друг с другом. А тут он слился наконец с ее благодатной вибрацией и до того яростно принялся запускать в кого ни попадя увесистым поплавком, что мы кинулись врассыпную и никто не выразил желания поиграть в поплавок со Спуки.

Тогда он давай наматывать круги по берегу, отмахиваясь от Волкова, который уже всем плешь проел насчет полярных медведей.

— Двести метров — и я ничего не смогу сделать! — в отчаянии твердил Андрей, поспешая с карабином на плече за быстроногим диджеем, попутно рассказывая мне анекдот о том, как германскому правительству прибыла депеша из Африки, с прискорбием сообщавшая, что посла Германии съел тигр в джунглях, так что взамен они разрешают съесть африканского посла.

Архитектор Боб Дэвис приладил к штанам сзади длинный стебель упругой ламинарии с кисточкой, и в его пасторском облике появилось что-то демоническое.

Девонские породы сияли на солнце медным цветом, в тени они мерцали глухими охряными слоями и до того поразили Боба своим высоким содержанием оксида железа, что он, не сходя с места, сочинил стихотворение и посвятил его девонским образцам, известным под названием «древний красный песчаник».

Кто бы подумал, что эти скалы выкрашены в неожиданный цвет — не белый, нет! Они цвета стали, оставленной под дождем, цвета ржавых, лежалых листьев. Каменистые осыпи мертвых ручьев — я не знал, что они золотятся, ветвясь, как прожилки листа, что цвета железа, охры и меди заполняют контур пустыни ^[6] .

6

Перевод Марины Бородицкой.

К сожалению, это было единственное стихотворение Боба, посвященное осадочным породам Западного Шпицбергена. Хотя я не понимаю — почему он воспел именно девонские отложения? Его что, совсем не вдохновили осадконакопления Карбонового и Пермского периодов? А ведь к нижней толще карбоновых песчаников приурочены угленосные пласты, я уж не говорю о неземной красоте слоистых пермских пород, сланцев Юры и Триаса или темной базальтовой лавы Мелового периода. Мрамор, гипс, граниты, фосфориты с внедрением меди, цинка, свинца и просверками серебра с золотом — все эти сокровища раскинулись под нашими ногами! Недаром Фритьоф Нансен называл Шпицберген открытой книгой по истории геологии Земли.