Гуд бай, Арктика!..
Шрифт:
«Ноордерлихт» медленно канул в снежные завихрения. А его команда, словно блуждающее по лесам и полям воинство короля Херлы, очутилась на необитаемом острове, сплошь усеянном костями.
Много раз мы отмечали на проплывающих мимо берегах могилы первопроходцев и зверобоев, места их захоронений носили хмурые названия: Мыс мертвецов, Гора мертвецов, Остров мертвецов, Залив креста, Бухта скорби, Гора печали.
Мофен был островом упокоения моржей.
Я сразу обнаружила позвонок кита. Потом еще несколько китовых позвонков и череп моржа. Сначала мы шумно удивлялись то одной кости, то другой, потом они стали попадаться на каждом шагу — обглоданные медведями и ветрами, обклеванные чайками, а вскоре возник целый моржовый мемориал, усеянный черепами с отпиленными бивнями, как на картине Верещагина «Апофеоз войны» — гора черепов, челюсти с зубами, лопатки,
Мы очутились за пределами мира, достижимыми для рода людского, и назад уже не было возврата. Кругом ни души. Только углубления от покоившихся на песчаном пляже ластоногих великанов, как раз моржи любят песочек и гальку, к чему им царапать брюхо на острых больших камнях? Борозды от объемных тучных тел тянулись к морю, отпечатались на берегу следы ласт, в пальцевые вмятинки сыпался снег. Всюду птичий и моржовый помет, старые гнезда бургомистров с примерзшим пухом, припорошенным снегом, целые стволы деревьев с длинными корнями, приплывшие из Сибири, листья ламинарий, выброшенные на песок, рыбацкие сети с буйками, угловатые льдины — места до того голые и костлявые, прямо страх берет. Самое время распевать псалом, который настойчиво рекомендовал своим спутникам в подобных случаях святой Брендан: «Ниспошли, Господи, Свет Своего Лика на нас!..»
Синтия нашла коробку от вологодского молока и остов детского автомобильчика.
— Lonely Island, — печально сказала Синтия.
Как-то неуютно нам стало, очень неуютно, да еще снег секучий косой затруднял дыхание, обжигал лицо, слепил глаза, — каждый думал: эх, зря я не надел на себя все содержимое чемоданов.
Даже Дэвид Баклэнд, который годами готов слушать рокот Ледовитого океана, и тот, зябко поеживаясь, сказал Андрею:
— Пожалуй, пора на корабль…
Мы уже стали надевать спасательные жилеты. Как вдруг море вспенилось бурливо, и показались пять шаровых макушек! Потом глаза, носы и сахарные клыки. Пятеро моржей разглядывали нас на почтительном расстоянии — с опаской и любопытством.
Леня ахнул и со своей камерой без приближения наперевес бросился к моржам прямо в море.
— Стой, Леня! — закричал Волков. — Я их сейчас выманю на берег! Я буду топать ногами, увидишь, они вылезут, им будет интересно, что за шум?
Он давай топтаться на месте, стучать сапожищами, тонко намекая моржам, что эти выкрутасы несомненно заслуживают их внимания. К его маневрам присоединился океанолог Боксол, который не уступал русскому орнитологу ни общественным весом, ни габаритами. Вместе они притоптывали так, что устроили на острове Мофен небольшое землетрясение. Чем и впрямь возбудили моржовое любопытство. Заинтригованные, моржи по пояс высунулись из воды, обнажив свои аршинные клыки, после чего, не сворачивая, поплыли прямо на Леню.
С каждым взмахом ласт они становились громаднее — исполины со складчатыми шеями! Уж различим был каждый ус толщиною в воронье перо, и чернейшие ноздри полумесяцем.
А Волков-то, Волков! До чего он чувствует натуру всякой живности, в частности, непостижимую, загадочную душу моржа! Все уже представляли себе картину, как тридцать витязей прекрасных чредой из вод выходят ясных, такой восторг нас обуял — невозможно передать: продрогли, промокли — и тут такое чудо.
Но моржи быстро утолили свое любопытство и уплыли, только белые пенные клочья взлетали и рассыпались посреди океанских волн, и на фоне ледяных панорам поблескивали их бурые в пятнышко затылки.
— Ну ладно, — на корабле уже вздохнул Леня, — понемножку и нам досталось: три моржа, пять оленей, два кита и медведь с медвежонком. Правильно делают, что прячутся. Нечего людям доверять после всего, что они тут натворили.
— И что собираются натворить, — сказал Саймон.
Пробил звездный час Саймона!
После благословенной вечерней трапезы, в оранжевом комбинезоне, сияющий, как пожарная машина с включенными сигналами тревоги, он встал перед нами в полный рост, славный океанолог из Саутгемптона, облазивший все на свете моря, с космических высот, из поднебесья и самым непосредственным образом — с борта разновеликих посудин, наперекор бурям и штормам, вел он личный мониторинг загрязнения мировой акватории, целиком посвящая свои силы и душевный огонь борьбе за чистоту океана и благополучие его обитателей.
Он
— Мы смотрим на гладь моря, не ведая, что творится внутри воды! А именно вода сигнализирует об опасности, которая надвигается на нашу Землю, — эпически начал повествование Саймон. — Тают ледяные шапки Земли — главный источник глобального охлаждения планеты. Арктика и Антарктида меняются гораздо быстрее, чем предполагали ученые. Такой, какой встретила нас Арктика, мы ожидали ее увидеть лишь через полвека. Здесь, где еще недавно исполинские ледяные реки простирались от подошвы гор к другим горным хребтам, они дышали, шевелились, громыхали — теперь все берега покрыты свежими ледниковыми шрамами, на каждом шагу опустевшие русла ледников, недавно отступивших, от них остались не то, что озерца, а простые лужи, черные скалы и нагромождение грязных ледышек… Возлюбленные соратники мои! — воскликнул доктор Боксол. — Одно дело размышлять об этом вдали от бескрайних просторов океана, и совсем другое — когда твоему взору приоткрывается трепет его глубин. Тают ледники Арктики, в которых записана вся история Земли, тает ледяная библиотека мира, тают наши тысячелетние запасы пресных вод. Неудивительно, что соленость Северного Ледовитого океана понижается, сам он охлаждается, а верхний слой воды, свободный ото льда, чрезмерно прогревается солнцем. Да еще сибирские реки с канадской Маккензи приносят все больше пресной воды с углеводородами в Ледовитый океан, так что прямо на ваших глазах изменяется состав и циркуляция арктических водных масс. А ведь это самый маленький из всех земных океанов. — Саймон с нежностью посмотрел в иллюминатор. — Вон он — видите? Плещется на «шапочке» Земли… Разумеется, это повлияло на наш родной Гольфстрим, — удрученно продолжал он. — Тот Гольфстрим, который обогревал Европу, делает это с меньшей и меньшей охотой. Если так пойдет дальше, старая добрая Англия зимами напролет будет покрыта льдами и снегами. И не она одна! Зато летние сезоны к 2100-му году могут повсюду сделаться непригодными для жизни на Земле, а не только в Азии и Африке.
О, это был поистине шекспировский монолог:
— Что происходит с Гольфстримом? Вот в чем вопрос! Меняет привычное направление? Остывает? Или покрывается слоем холодной воды, словно крышкой, которая не дает обогревать атмосферу? А может, после катаклизма в Мексиканском заливе огромное количество нефти разрушает границы теплого потока? Жду не дождусь, когда мы выплывем из фьордов на открытый простор, войдем в соприкосновение с Гольфстримом и я погружу в него свой зонд!
Некоторые заявления мистера Боксола русскому уху было нелегко разобрать, я вполне могла упустить наиболее важные моменты и прибавить свои досужие домыслы, но в его непонятных порою словах сквозила нешуточная тревога о хрупкой природе высоких широт в условиях катастрофического изменения климата.
Тут Саймон развернул большой лист бумаги с графиками и предупредил, что это было вступление, а сейчас он расскажет подробней, чем грозит жителям Земли, как морским, так и сухопутным, отступление льдов по всем фронтам вместе с неизбежным повышением уровня Мирового океана и затоплением прибрежных областей суши. И подтвердит свои слова фактами и диаграммами.
— Вся Голландия уйдет под воду. — Он понизил голос и посмотрел на дверь камбуза, за которой Соня мыла наши плошки. — В Индии, Индонезии, Таиланде, Китае начнутся небывалые наводнения. Половина площади Бангладеш будет затоплена, если уровень океана поднимется на один метр. Островное государство Мальдивы, возвышающееся всего на полтора метра над уровнем моря, может стать первым государством, поглощенным водами морскими. А повышение уровня моря на полтора метра приведет к затоплению крупных мегаполисов: Шанхай, Токио, Лондон, Амстердам, Новый Орлеан…
Синтия в блокнотик записывала каждое слово доктора Боксола — видимо, решила превратить его доклад в песню. А художник Тишков, который в принципе не желает слышать о конце света и всякий раз норовит от него отвертеться, присел на нижней ступеньке трапа, одетый в свою черную патриотическую куртку, непромокаемые штаны, в одной руке сумка с фотоаппаратом, в другой — штатив. Когда Саймон стал сыпать цифрами, Леня сделал страшное лицо, намекая мне, Мише и Андрею, что пора, пора — Луна зовет. И медленно пополз вверх по лестнице.