Гудвин

Дракон Фрай

И я махнул рукой на жёлтый дом через дорогу.

– А, - сказала Елизавета Михайловна в нос, смерив Сергея взглядом.
– Тот самый наркоман!

Но, судя по выражению её лица, Сергей вовсе не тянул на наркомана. Словно он выглядел слишком опрятным или через чур здоровым.

– Нет, - неуверенно запротестовал Сергей, замахав длинными руками.
– Это не я!

– Это не он, - поддакнул я, поправив шапку.

– А кто?
– искренне удивилась Елизавета Михайловна.

– Мой друг, - объяснил Сергей и тут же дополнил.
– То есть, приятель. Бывший

одноклассник.

Я ему дом сдаю.

По лицу учительницы стало заметно, что она ни единому нашему слову не поверила. Вновь наступила неловкая пауза, которую я сообразил прервать.

– У нас письмо для вас, Лизавета Михайловна.
– и я протянул ей конверт.

– Так а что же вы не заходите?
– сказала она вместо того, чтобы взять письмо.
–

Давайте скорее.

Отступив, она сделала жест внутрь. Мы нехотя повиновались. В отличие от остальных домов в нашей округе с их длинными мрачными коридорами, входная дверь Елизаветы Михайловны вела сразу в зал. Это была одна очень светлая комната с печью у дальней стены и несколькими кроватями по периметру. Слева небольшая кухня с раковиной и зеркалом над ней, обеденный стол и несколько стульев. Справа - несколько высоких книжных шкафов между трёх окон с тюлевыми занавесками. Книги в шкафах едва различались по цвету. Судя по всему, они стояли там не один десяток лет.

Приятный запах выпечки и звенящая крышка кипящего чайника на печке напомнили мне, что кроме водки в магазине мы почему-то ничего купить не догадались.

– Вот пирожки, - доброжелательно сказала старая учительница, когда мы сели за стол. Перед нами выросла корзинка работы, несомненно, Арсентия, наполненная свежей выпечкой и накрытая клетчатым полотенцем.
– Сейчас я принесу чай.

Когда она вернулась с тремя фарфоровыми чашками, мы уже успели впихнуть в себя по два пирожка и пытались разговаривать с набитыми ртами. Крепкий чай из заварника оказался именно тем, в чём я нуждался, чтобы окончательно отойти от посещения Лизы.

– Так что у вас за письмо?
– посмотрела она на меня, сев за дальний конец стола.

– А, вот, - я судорожно вынул помятый конверт из кармана и хотел было протянуть ей.

– Откуда ты его взял?
– в её голосе послышалось удивление.
– Почты уже много лет не

приходило.

Я застыл с конвертом в руке. Пораскинув мозгами несколько секунд, я решил, что правда - лучшее оружие.

– В магазине за железной дверью отделение, - промямлил я, махнув в сторону магазина, который виднелся за тюлевыми занавесками.
– Старое. Мы там письма и нашли.

– Ага, - кивнул Сергей с дымящейся чашкой в руке.
– Большинство писем - начала девяностых. Их никто так и не передал.

– Понятно, - протянула Елизавета Михайловна без особого энтузиазма.
– Прочитай, пожалуйста. Я не хочу идти за вторыми очками.

Я покорно распечатал конверт и достал тёмно-жёлтый листок, в котором на просвет можно было разглядеть опилки. В левом верхнем углу чернел герб Советского Союза, сразу под ним - 'Следственная коллегия по Городецкому району Горьковской области'. Справа значился адресат - Е. М. Рукосуева. Я чуть не прыснул, когда узнал её фамилию, но сконцентрировался на тексте. По мере

чтения лицо моё, судя по всему, вытянулось и Лизавета Михайловна решила, что письмо не такое уж и скучное.

– Что там написано?
– спросила она громче, чем я ожидал.

Я ещё раз перечитал текст и убедился, что мне не показалось.

– Двадцать седьмого декабря 1991 года вам было велено явиться в Городецкий суд, - сказал я, подняв брови. Сергей подавился чаем и нагнулся, чтобы посмотреть на листок.

– А ну дай сюда, - учительница протянула руку. Я передал бумажку.

Елизавета Михайловна прочитала текст, сузив глаза до двух тонких щёлочек. Мы с Сергеем вновь обменялись взглядами, а затем уставились на неё. Закончив, она сложила листок вчетверо и положила на стол. Морщины на её лбу приняли ещё более заметные очертания, в то время, как глаза нашли что-то очень интересное в замысловатом рисунке скатерти.

– О чём это они?
– я, наконец, собрался с силами спросить. Сергей так и не опустил чашку.

Елизавета Михайловна поначалу не отреагировала никак, но через несколько секунд будто бы вернулась в реальный мир. Её взгляд пробежался по нашим рукам, как если бы она ожидала увидеть их одну на другой сложенными на столе. Затем она осмотрела нас строгим и внимательным, но несколько отстранённым взглядом.

– Мне очень тяжело об этом говорить, - наконец, произнесла она так, будто сердясь на себя.
– Тогда сгорела школа и нас всех вызывали.

Я взглянул на Сергея. Он грустно кивнул и уставился в чашку. Старая учительница пожала плечами.

– Но это всё в прошлом. Так расскажи мне, что ещё вы нашли в этом старом почтовом отделении. Да бери ещё пирожков, пока тёплые.

Расслабленный тон Елизаветы Михайловны меня немного успокоил. Я взял пирожок и проглотил половину прежде, чем ответить.

– Там полно писем. Газеты всякие, журналы старые. Чьи-то следы.

– Ага, - кивнула учительница и поинтересовалась.
– Кому ещё почта не дошла?

– Да почти всем!
– я пнул сумку около стула.
– Серёгиной маме была, Лизе из первого

дома. Уже отнесли. Мне ничего не приходило, правда. Елизавета Михайловна кивнула и спросила.

– И Черненко тоже, Александру Семёновичу?

– Наверное, - я пожал плечами.

– А ещё кому?

Я поднял сумку с пола и открыл её.

– Черненко есть, Кирдыкиным есть, дяде Паше есть, Юльке Сербовой есть, - начал перечислять я.

– Я как раз к Черненко собиралась, - сказала Елизавета Михайловна.
– Могла бы передать.

– Так и мы тоже, - я кинул взгляд на Сергея. Тот вздрогнул.
– Собирались. Да?

– Ага, - кивнул Сергей и добавил уверенно.
– Всех обойдём.

Учительница заметно помрачнела. Я положил письма обратно в сумку.

– Ну мы это... пойдём мы. Да?

– Ага!
– согласился Сергей.- Мы пойдём.

Мне почему-то стало жутко. Я отодвинул стул задней частью коленей, для которой ни в одном языке мира нет отдельного названия, и встал.

– Так вы даже чаю не попили.
– возразила Елизавета Михайловна.