Гудвин
Шрифт:
Ну и, конечно, водка. Бутылки занимали две нижних полки и всё пространство вокруг старой советской кассы. Пахло свежим ржаным хлебом. Разинув рты, мы разглядывали полки. Перед нами внезапно вырос Тишка Малинов, конструктор-самоучка из двадцатого дома, который он делил с братом Гришкой. Невысокий и худощавый, он носил одну и ту же тонкую куртку девять месяцев в году, чем немного напоминал Витька.
– Я быстро, пацаны, - буркнул он нам и обратился к Вальке.
– Ну?
Вместо ответа Валька нехотя скрылась под стойкой и почти сразу же разогнулась. В руках у неё оказался свёрток из мешковины.
–
– Чё надо?
Очнувшись, я сунул руку в карман и достал пачку скомканных купюр.
– Водки нам.
– Ага, - Валька скривила губы, будто бы и не ожидая услышать что-то другое.
–
Сколько?
Я развернул бумажки под неодобрительный гул толпы за спиной.
– Три бутылки!
Валька вынула водку из-под стойки и протянула нам. Не успел я распихать тару по глубоким карманам, как толпа выпихнула нас наружу. Остановившись у крыльца, я обернулся.
– Надо же, он и правда работает!
– Да, - индифферентно ответил Сергей, и, засунув длинные руки в карманы, выудил
оттуда сигарету и зажигалку.
– Чего делать будем?
– Домой пойдём?
– удивлённо спросил я и обернулся. Но Сергей к тому моменту исчез
из виду.
Он отошёл к дальнему концу магазина, где за железным засовом с огромным амбарным замком держалась на заветах коммунизма просевшая дверь. Я помнил её почти что с рождения, так как магазин в Ближневехах появился задолго до меня. Мы никогда не знали, что за ней находится, да и не интересовались особо. Сергей встал около двери, дёргая за замок в надежде на то, что он внезапно откроется.
– Чего?
– спросил я.
– Ты знаешь, что там?
– спросил он, не оборачиваясь.
– Нет, - пожал плечами я.
– Может, склад?
Не ответив, он подошёл к окну слева. Если в нём и можно было что-то увидеть, то только собственное отражение - пыль осела изнутри плотным слоем, через который проглядывался лишь свет от окна в другом конце помещения.
– Видно что-нибудь?
– спросил я из-за спины Сергея.
Он снова не ответил и завернул за угол здания. Там находилось грузовое крыльцо, исписанное нашими именами, а так же противоположное окошко. В нём отражался приятный солнечный свет, а под ветхим наличником лежала покрытая инеем куча мусора. Гул толпы с другой стороны почти не был слышен.
– Подержи-ка, - сказал Сергей, подав мне перчатки.
– Ты чего задумал?
– прошипел я.
– Да не боись, - ответил он.
– Я только посмотреть. Всегда было интересно, что же там
такое.
С этими словами он отогнул дощечку, придерживавшую стекло снизу. Хрустнув, деревяшка осталась в его руке, а стекло выпало наружу, разбившись о заледеневший мусор.
– Ой, - удивлённо сказал Сергей.
Из дыры, в которую мы с ним уставились, пахнуло сухой, холодной пылью. Запах старого дерева смешался с непередаваемым ароматом ветхой бумаги. Густой мрак мешал разглядеть хоть что-то.
– На-ка, - сказал Сергей у меня за спиной и, когда я повернулся, передал мне пухлую тёмно-зелёную куртку.
Как только я взял её, он влез в окно боком, сделав только один шаг внутрь. Как только он скрылся в темноте, из окна вылезла его
Я поднялся и увидел в свете фонарика Сергеева телефона тусклые очертания интерьера. На пыльном полу виднелись следы, но нельзя было сказать, свежие они или нет. У дальней стены буквой 'П' располагался добротный стол, покрытый какими-то бумажками. На самой стене перед столом висел шкаф с маленькими открытыми ячейками. Подойдя ближе, мы разглядели конверты, лежавшие внутри некоторых из них. Там же были наклеены номера.
Я хотел было воскликнуть, что знаю, что это, но Сергей опередил меня. Он сказал - 'Тихо!' - и подошёл к левому концу. Там в самой нижней левой ячейке под номером четыре лежал конверт. Я достал телефон и посветил, пока Сергей крутил конверт в руках. На нём стоял штамп с годом - '1990.' Рядом с ним - адресат: Надежда Кирилловна Жемякина.
– Твоя мама?
– спросил я.
– Ага, - ответил он и разорвал конверт.
Внутри на небольшой бумажке было написано одно-единственное слово - 'УБИРАЙСЯ.'
– Это что?
– я моргнул от удивления.
Сергей ещё раз посмотрел на конверт. Отправитель указан не был.
– Это мамина сестра, скорее всего, - пояснил он.
– Дом маме в наследство достался. А тётя Вика считала, что он принадлежит ей. Они ругаются до сих пор.
Я пожал плечами и отправился к противоположному концу шкафа, к ячейке номер сорок два. Внутри не оказалось ничего, коме пыли. Вздохнув, я посмотрел под ноги, где лежала груда какого-то шмотья, и выудил оттуда выцветшую сероватую сумку.
– Смотри, - я поднял сумку над головой.
На широком боку, сделанному из дешёвого кожзаменителя, пестрели красноватые буквы - 'СССР.'
– И что?
– вяло отозвался Сергей, разглядывавший конверт из соседней ячейки.
– Давай доставим письма!
– В смысле?
– Ну, положим их все сюда и пойдём разносить. Дома-то все рядом!
– Нафига?
– не понял он.
– Ну, по приколу.
– протянул я нетерпеливо.
Он пожал плечами и мы, сгрудив все конверты, бросили их в сумку. Выбравшись наружу, я завесил разбитое окно первой попавшейся тряпкой и мы отправились к началу деревни.
7
Утро застало Мишу на крыльце, куда он вышел в одних трусах, чтобы глотнуть свежего морозного воздуха. Перед ним простиралась белоснежная гладь озера, которое обрамляли высокие костлявые деревья. За ними, подумалось ему, вовсю работает колхоз, куда ранним утром отправилась Света. Или она дома у Клавдии Семёновны, оплакивает сестру. Или они уже поехали на кладбище выбирать могилу.
Отмахнувшись от тяжёлых мыслей, он вернулся в дом и подкинул пару поленьев на тусклые угли в печи. На металлическом листе над топкой, выполнявшем роль плиты, стояла сковородка с вчерашней курицей и картошкой, которые вскоре зашкворчали. Миша вскипятил чайник, положил снедь в тарелку и уселся за стол у окна, из которого виднелась заснеженная дорога со следами, которые оставили мы с Сергеем.