Гугеноты
Шрифт:
— Вы правильно меня поняли.
Через минуту в дверях показался Матиньон. Обе дамы тут же взяли его под руки и увели подальше, в глубь коридора.
Выслушав необычную просьбу из уст итальянки, Матиньон усмехнулся, покрутил ус, потом спросил у Паолы:
— Кому это надо, прелесть моя? Вам?
— Это нужно не мне.
— Кому же? Королеве? Почему бы ей тогда лично не поговорить об этом с Конде?
— И не королеве, — ответила вместо итальянки Изабелла.
Матиньон повернулся к ней:
— Кому же?
— Это нужно мне, мсье.
— Вам, сударыня?
— Да, мне. Надеюсь, вас устраивает этот ответ, и вы не станете больше задавать ненужных вопросов.
— Напротив, мадам, я задам вам еще один вопрос, но, поскольку дело касается вас лично, нам придется переговорить с глазу на глаз, без посторонних.
И он выразительно и с улыбкой посмотрел на Паолу.
Та вздернула носик и, фыркнув, отошла в сторону.
— Итак, Изабелла, вы советуете мне обратить внимание Конде на некую козочку по фамилии Савуази?
Лимейль кивнула.
— Мне знакома эта дама. Кажется, она статс-дама Дианы де Франс или мадам Бастард.
— Вы не ошиблись, граф.
Матиньон кивнул, размышляя и не сводя глаз с маркизы.
— Что мне будет за то, что я выполню ваше поручение? — спросил он и покосился на чересчур откровенное декольте Изабеллы.
— Все, что хотите.
— Ваше тело, мадам.
— И вы, граф, туда же, — Лимейль вздохнула.
— А почему бы и нет, раз оно не принадлежит больше никому? Итак?..
— Вы получите то, что хотите.
— Когда?
— Сегодня вечером в Луврском саду, против набережной.
— Целую ваши ручки, мадам. До встречи.
…Матиньон добросовестно выполнил просьбу Изабеллы де Лимейль, и плоды его дипломатии не замедлили сказаться на следующий же день, утром, во время выхода короля после пробуждения.
Огромная толпа придворных, жужжа, словно злые, голодные комары, толпилась у дверей королевской опочивальни, а служитель, стоя у выхода из галереи, торжественно объявлял о появлении нового лица. Дошла очередь и до Конде. Перед ним почтительно расступились; он важно шагал, сопровождаемый Матиньоном и, оглядывая надменным взглядом толпу, казалось, искал кого-то глазами. Наконец решительно направился к группе женщин, державшихся близ маршала Монморанси, остановился рядом с баронессой Савуази и заговорил с ней.
Лесдигьер наблюдал эту сцену, стоя у дверей в караульное помещение, и тщетно пытался догадаться, о чем могла беседовать его возлюбленная с принцем Конде.
Вечером, после дежурства, Лесдигьер отправился на улицу О'Пресьер, но служанка Розита сказала, что ее хозяйки нет дома. Терзаемый муками ревности, Лесдигьер вернулся домой и провел беспокойную ночь. Утром, едва он вместе с маршалом появился в Большой зале Луврского дворца, как сразу же увидел Конде, стоящего у окна вместе с Матиньоном и Колиньи.
Лесдигьер начал искать глазами баронессу, как вдруг Камилла сама появилась в дверях под руку с мадам де Сагонн, фрейлиной королевы. Не успел Лесдигьер сделать к ней и двух шагов, как принц Конде стремительно пересек зал, завладел вниманием баронессы, легко взял ее под руку и увлек ее к той группе, которую только что оставил. Камилла оглянулась и, увидев нахмурившегося Лесдигьера, виновато улыбнулась ему через плечо. Он понял, что Конде, обласканному Екатериной, было все дозволено, никто не смел ему указывать на недостойность поведения, и он, с пренебрежительной улыбкой глядя поверх голов придворных, знал, что ни один из присутствующих не посмеет ему перечить. Его любвеобильную натуру познали уже все фрейлины королевы, теперь он, бродя по коридорам Лувра вместе с Матиньоном, подыскивал себе новую жертву. И вот тут-то его приятель и навел его на мысль заняться баронессой де Савуази, которая, по его словам, украдкой бросает на принца недвусмысленные взгляды.
Лесдигьер, наблюдая, как Конде, обнимая его возлюбленную за талию, шепчет ей что-то на ухо, а она, улыбаясь, слушает его, молча, хмурил лоб и сжимал побелевшими пальцами рукоять шпаги.
Этим же вечером они, наконец, встретились, и баронесса, обнимая и целуя Лесдигьера, убеждала его, что не давала принцу никакого повода для такого поведения, и не знает, как от него отделаться. В довершение всего Камилла сообщила, что Конде пригласил ее к себе во дворец. Лесдигьер немного успокоился, получив от своей возлюбленной клятвенные уверения, что на это свидание она не пойдет, хотя принц и уверил ее, будто она будет там не одна. Что будет дальше, Лесдигьер не представлял.
В такую минуту и застал его герцог де Монморанси — сидящим на кровати и хмуро глядящим в окно поверх крыш домов.
— Что с вами случилось? — спросил маршал, подсаживаясь рядом. — Вас не узнать, на вас нет лица.
— Что вы, монсеньор, — ответил Лесдигьер, тщетно пытаясь улыбнуться. — Со мной ничего не случилось, уверяю вас.
— Чего ради тогда вы сидите взаперти и никого не хотите видеть?
— У меня просто неважное настроение, вот и все, — вздохнул несчастный влюбленный.
— Отчего? Кто вам испортил его? Вот что, дорогой мой кавалер, рассказывайте мне сейчас же все, будто вы на исповеди; видит Бог, дело касается амурных дел, и, может быть, я смогу вам чем-либо помочь.
И Лесдигьер, собравшись с духом, поведал маршалу, как Конде вздумал сделать баронессу своей любовницей, что вот уже несколько дней он увивается вокруг нее и пригласил ее на днях в свой загородный дворец.
Герцог внимательно выслушал его, не перебивая, и, когда печальный рассказ был закончен, произнес: