Гугеноты
Шрифт:
— Почему же баронесса, коли ей и самой это не нравится, не расскажет обо всем Диане? Та пожаловалась бы королю, ведь он ее брат по отцу, и Карл сделал бы надлежащее внушение принцу.
— Он все равно сделает по-своему, — мрачно изрек Лесдигьер.
— Черт возьми! — воскликнул герцог. — Да он просто бессовестный негодяй, этот Конде! Не в обиду будь сказано, Лесдигьер, но хороша же ваша партия гугенотов, если ею правят такие вожди. Мне известны его дворцовые похождения и интриги. А став
— Скажите лучше, что мне делать, монсеньор, ведь я теряю даму своего сердца, которую… видит Бог, я люблю.
— Полагаю, с него надлежит сбить спесь и поучить хорошим манерам, преподав урок вежливости.
— Ах, был бы это простой дворянин, я давно проучил бы его за дерзость, но ведь он принц крови! Как могу я, простой смертный, обнажить против него шпагу? К тому же он вождь протестантов; я не смею поднять на него руку, не заслужив при этом проклятия своих собратьев по партии. Вот что меня угнетает, монсеньор.
Герцог, помолчав, дружески положил руку ему на плечо:
— Я понимаю вас, Лесдигьер, и разделяю вашу тревогу. Не беспокойтесь, я уже нашел выход из создавшегося положения. Я говорил вам, что его надо проучить, так вот — это сделаю я.
— Вы, монсеньор? Ради бога, прошу вас, не делайте этого! — горячо запротестовал Лесдигьер. — Не пятнайте меня позором перед моими товарищами и успокойте мою совесть, скажите мне, что вы не предпримете никаких шагов против жизни принца Конде!
— Успокойтесь, мой храбрый кавалер. Я ведь сказал, что собираюсь только проучить его, но не убивать.
— Я опасаюсь иного! Ведь Конде брал уроки у лучших фехтовальщиков Франции.
— Если я его не проучу, этого не сделает никто. А между тем зло должно быть наказано. Сегодня он похитил у вас вашу возлюбленную, а завтра ему вздумается затащить в постель любую приглянувшуюся ему даму, невзирая на общественное положение ее самой или ее мужа.
— О монсеньор…
— Так вот, пока он не зарвался вконец, я приму свои меры, — и он ушел, оставив своего верного телохранителя во власти горестных дум и противоречивых мыслей.
На другой день принц Конде так же, как и прежде, ворвался в кружок придворных дам и завладел вниманием баронессы де Савуази: букет цветов и куча комплиментов, от которых бедная Камилла порядком уже устала. Конде по обыкновению взял ее под руку, собираясь выйти с нею в сад, как вдруг в галерее все стихло. Десятки глаз устремились на герцога Монморанси, направлявшегося прямо к Конде.
— В чем дело, герцог? — остановившись, недовольным тоном проговорил Конде.
— Дело в том, принц, что я хочу забрать у вас вашу даму, — невозмутимо ответил Франсуа де Монморанси.
— Что такое? Забрать? — переспросил Конде, и брови его поползли вверх. — Да в своем ли вы уме, милостивый государь?
— Более чем когда-либо, ваше высочество. И я повторяю свою просьбу.
— Мою даму? Да что вы мелете, сударь?
— Она не ваша, и мне очень хочется вернуть ее тому, кому она отдала свое сердце.
— И кому же? — с усмешкой спросил Конде. — Кто этот счастливчик, чья возлюбленная так пришлась мне по вкусу?
— Кто бы он ни был, но он первым завоевал эту крепость, и вам должно быть стыдно, что вы самым бессовестным образом, пользуясь своим правом силы, отнимаете у него возлюбленную.
Лицо Конде побагровело не столько от оскорбления, сколько от того, что высказано оно было публично.
— Вы понимаете, с кем вы говорите? — вспылил Конде. — Перед вами принц королевской крови, а кто вы такой?
— Я герцог де Монморанси, маршал Франции. К тому же не забывайте, что мы с вами двоюродные братья.
— Да вы с ума спятили, сударь! Я велю вас взять под стражу и засадить в Бастилию!
— Только посмейте, принц, и вы увидите, кто настоящий хозяин в Лувре.
— Охрана! Ко мне! Взять этого человека! — громко крикнул Конде, показав рукой на маршала.
На его зов тотчас откликнулись с полдюжины швейцарцев, которые, приблизившись к принцу, вытянулись по струнке и взяли на караул, слаженно громыхнув древками алебард о каменные плиты пола галереи.
— Гвардейцы, ко мне! — не замедлил отреагировать маршал.
В тот же миг двадцать вооруженных до зубов гвардейцев во главе с Лесдигьером, доселе нетерпеливо ожидающим приказа герцога, окружили и швейцарцев, и самих спорщиков.
Угрюмо взглянув на воинственно настроенные лица солдат, принц несколько поостыл. Однако былая надменность взяла верх.
— Извольте объяснить, сир, — высокомерно обратился он к Монморанси, — что сей демарш означает? — И добавил с глумливой ухмылкой: — Уж не собираетесь ли вы арестовать меня?
— Признаться, это доставило бы мне ни с чем не сравнимое удовольствие, однако считаю сей шаг преждевременным. В настоящий момент я всего лишь требую оставить баронессу де Савуази в покое. А заодно прекратить преследование и других придворных дам, не желающих отвечать вам взаимностью. Как принц крови и подданный французского короля, вы, ваше высочество, обязаны дать мне в том слово.
— Я?! Вам?.. Обязан?! — от захлестнувшего негодования принцу явно не хватало воздуха. — Да как вы смеете?! Зарубите себе на носу… кузен, — на последнем слове он презрительно поморщился, — что принц Конде никогда не дает обещаний, которые впоследствии пришлось бы нарушить.