Гусар на крыше
Шрифт:
Днем снова стояла сильная жара.
Анджело пытался ухаживать за некоторыми из этих больных. Рабочие говорили о методе Распайя [18] и очень верили в камфору. Но они считали ее скорее профилактическим средством и носили в мешочках на шее, словно ладанку. Несколько решительных мужчин присоединились к Анджело. В короткие мгновения между началом приступа и смертью они пытались поить больного настоем шалфея. Но сраженные пулей умирающие впадали в неистовство, и судороги корчили их, как тростинку. Чтобы удерживать их, пришлось сделать нечто вроде смирительной рубашки. Анджело держал голову больного, в то время как другие пытались просунуть горлышко бутылки между сжатыми зубами. Считалось, что кровопускание тоже может помочь. Но кровопускание, сделанное неумелыми руками при помощи перочинного ножа человеку, бьющемуся в конвульсиях, превращалось в чудовищную бойню. Впрочем, и шалфей, и кровопускание, и камфора были абсолютно бесполезны.
18
См. комм. № 4.
И тем не менее каждый раз, услышав крик, Анджело вскакивал (однажды он прибежал и увидел группу детей, пытавшихся запустить воздушного змея). Его внимание стали привлекать люди, внезапно закрывающие глаза руками, потому что часто приступ начинался с ослепления; или те, кто спотыкался на ходу, так как иногда головокружение, какое-то своеобразное опьянение предвещало смерть.
— Не нравится мне все это, — сказал Джузеппе. — С этой их привычкой повсюду шляться они могут явиться умирать рядом с нами. У людей, право же, нет совести. Раз приступ начинается внезапно, так и сидели бы у себя. Они могут упасть на Лавинию, на тебя или на меня. И уж во всяком случае, испачкать траву вокруг нашего жилища. С этой болезнью шутки плохи.
Джузеппе скрестил руки на груди. Время от времени он скрещивал также указательный и средний пальцы левой руки и прикасался ими к своему виску, к виску Лавинии и Анджело.
— Мне не нравится также то, что делаешь ты. Пусть себе умирают, не вмешивайся. Что они тебе? Я — твой молочный брат, Лавиния — моя жена, не говоря уж о том, что в детстве мы играли вместе. И вот, помогая совершенно посторонним людям, ты рискуешь принести нам заразу и отправить всех нас на тот свет.
Он не мог скрыть страха, да, впрочем, и не старался его скрывать, считая это совершенно естественным.
В его голосе звучала угроза, он говорил, вплотную подойдя к Анджело. Тому в конце концов надоело, что ему дышат в лицо, и он с силой оттолкнул Джузеппе.
Началась драка. Лавиния с большим интересом наблюдала за ними. Некоторые удары Джузеппе, будь Анджело менее проворен, могли бы быть смертельными. Но от одного из ударов Анджело у Джузеппе пошла носом кровь, он лег, уткнувшись носом в траву, и стал яростно царапать землю, всхлипывая, как ребенок. Лавиния была очень довольна. Но тут же стала утешать его. Он целовал ей руки. Она его заставила сесть. Анджело с ужасом смотрел на свои окровавленные кулаки. Наконец они обнялись все трое.
Кругом умирало столько людей, что некоторые стали подумывать, а не лучше ли вернуться в город. Рабочие кожевен заявили, что дубовая кора, которая вымачивается у них в чанах, предохраняет лучше, чем сельский воздух, и ушли вместе со своими семьями. Но на следующий день после их ухода вернулся один маленький мальчик и сказал, что все остальные умерли, как только пришли в город. В живых осталась еще одна женщина. Она вернулась на холм к вечеру. Она рассказала, что все улицы покрыты галькой и грязью, нанесенной недавними проливными дождями, и что едва мужчины принялись разгребать этот ил, как стали падать словно мухи, а за ними женщины и дети. И все это за несколько часов, так что они даже не успели войти в дома. Она потеряла двух сыновей, мужа и сестру; маленький мальчик, который вернулся раньше нее, тоже остался совсем один.
На соседнем холме дела шли не лучше. Небольшие группки людей неподвижно сидели там в стороне друг от друга. Этот холм находился по ту сторону долины, куда потоком были унесены палатки лазаретов. Он буквально сбрил с лугов всю траву, оставив от них один твердый костяк. Вот там-то и скопился этот отравленный ил, если судить по клубившемуся над долиной туману. С начала эпидемии почти всех мертвых хоронили там в огромных ямах, засыпанных негашеной известью. Заполненные трупной жижей ямы и раньше потихоньку булькали, а теперь, после проливных дождей, они вскипали пузырями и пенились, словно кастрюли с каким-то омерзительным варевом. Оттуда доносилось какое-то потрескивание, и над ними клубился зловонный пар.
— Надо уходить, — сказал Джузеппе. — Больше здесь оставаться нельзя. Уйдем куда-нибудь подальше в лес.
Но тут появились несколько человек из охраны и долго разговаривали с ним. Это были шестидесяти — семидесятилетние старики. Ружья были при них. Почти все они потеряли свои семьи, и в последнее время у них появилась привычка долго, не мигая, смотреть на своего собеседника. С ними был молодой человек лет двадцати. Его тоже не пощадила холера, отняв у него молодую жену, с которой он не прожил и трех месяцев.
Джузеппе принял все возможные меры предосторожности и говорил, почти все время прикрывая рот левой рукой. Он обращался главным образом к молодому человеку, который, кажется, имел большое влияние на остальных. Тот говорил резко, то и дело бросая взгляд на Лавинию. Он неоднократно произносил слово «долг», и каждый раз осиротевшие старики одобрительно качали головами.
— Они сошли с ума, — сказал Джузеппе. — Они принуждают меня остаться. Но подожди, я сказал им кое-что такое, что заставит их задуматься.
И действительно, прошла только одна ночь, а наутро эти люди пришли снова. Молодой человек не осмеливался смотреть на Лавинию. Он сказал, что они подумали и решили и в самом деле перебраться подальше в лес, добавив, что он и еще пять-шесть человек согласны остаться здесь, чтобы поддерживать порядок и хоть немного помогать больным. Джузеппе пылко одобрил их решение, заговорил о народе, о его благородстве, о том, какой он подает пример и как самоотверженно «служит идее». Свою речь Джузеппе сопровождал выразительными жестами, забыв о предосторожностях.
Уйти решилось человек двести. Джузеппе, очень оживленный, шел впереди. Он брал на себя любую работу, давал отеческие советы, подбадривал. Лавиния шла следом. Она спросила Анджело, что он собирается делать.
— Иди с ним, — ответил Анджело, — я тоже пойду с вами.
После безуспешных попыток помочь сотням больных он вынужден был признать, что его усилия были совершенно бесполезны. Несколько человек, взявшихся поначалу помогать ему, давно уже отказались от этого занятия. И мало того, что ему не удалось спасти ни одной жизни, так теперь одно только его присутствие настолько связывалось у умирающих с неизбежностью смерти, что они тотчас же начинали корчиться в судорогах агонии. Его называли «вороном», как тех грязных и пьяных типов, которые с непристойно-омерзительной грубостью швыряли трупы в яму. Приходилось признать, что популярности у него здесь не было.