Гусарские страсти эпохи застоя
Шрифт:
Надо что-то предпринять, чтобы не разрушить только недавно налаженные хорошие отношения с родственниками. Вовку нужно остановить. А как? Хоть связывай или ноги ему ломай. Хобот встал, и голова не думает!
Ромашкин догнал хихикающую парочку и громко произнес: - Вовка! Через пять минут отходит последний троллейбус.
– Побежим - успеем.
Ирина сморщила нос и произнесла:
– Ребятишки, а может пойдемте ко мне в гости? Посидим, кофе попьем, шампанского, музыку послушаем, шведскую АББА. Люблю этих шведов. Затем потанцуем? И так далее...
– Нет! Надо ехать!
– отказался Ромашкин.
– Ну что за бестолковый дурила?!
– воскликнул Хлюдов.
– Ирочка, постой минутку в одиночестве я сейчас с тупым лейтенантом потолкую.
Капитан схватил Никиту за руку оттащил в сторону и яростно зашептал на ухо:
– Чудак человек! Ему о шведской музыке толкуют, на троих, а он упирается! Никитушка! Я нашу проблему уже решил. Со мной переспать она давно согласна, а я верхним чутьем чую, даст и тебе! Видишь обоих в гости приглашает. Застоялась. Муж- летчик, летает в одну сторону, она летает в другую сторону, а вместе не совпадают. Муж только ест и спит. Поехали к Ирке домой!
– Нет!
– решительно произнес Ромашкин.
– Тетка змеей шипела на меня. Если не уедим, мне сюда дорога заказана. Еще и моему деду нажалуются.
– Дурачок! Какой к черту дед! Такая колоссальная девка в гости зовет! Ты взгляни, с ней же работы непочатый край! Один, думаю и не потяну! Лови счастливый момент. Лично я уже созрел.
– Дозреешь и перезреешь в поезде. Я сказал нет! Никуда не пойдешь. Валяй домой, к жене! Вовка, сейчас дело дойдет до драки, учти! Ну, что за любовь втроем? Глупости одни. Не хорошо...
– Эх ты, дикарь! Сибирская глухомань! Втроем самое то! Еще лучше вчетвером, пара на пару, со сменой. Но ничего, будешь на подхвате, на разогреве. Я тебе даже пальму первенства уступлю.
– Вовка! Я же сказал нет! Домой! В Педжен!
Ромашкин оттолкнул Хлюдова в сторону, сделал шаг к стюардессе и, глядя, в пьяные, томные глаза Ирины сказал:
– Извини, Ирочка, но мы все ж таки уезжаем. Дела! Служба! Не хочу конфликта с твоей свекровью.
– Эх, ты дурачок!
– рассмеялась она в ответ.
– Упускаешь такой шанс... Ну и ладно, не больно вы мне нужны. Без вас обойдусь. По-о-одумаешь! Отправляйтесь в свою глухую дыру.
Она развернулась на каблучках и поспешила в сторону своей квартиры, грациозно виляя монументальными бедрами. Стройные ноги, словно циркуль выписывали замысловатые геометрические фигуры в виде эллипсов.
Никита вытер испарину со лба. Вот черт! От чего отказался, идиот! Может зря? Как есть дурак! Хлюдов от возмущения и злости потерял дар речи и только хватал ртом воздух...
Глава 9. Дикие пляски горцев.
Ромашкин и Хлюдов доехали на запоздалом троллейбусе до привокзальной площади и направились на перрон. Всю дорогу Вовка сердито молчал, и только выйдя из транспорта, раскрыл рот.
– Никита! Береги дипломат!
– приказал капитан.
– Тут столько ценного добра! Храни! Нужен глаз да глаз, стянут в момент. Останешься без "сладкого"! Эх, дурила! Лейтенант, лейтенант...
– Какого к черту "сладкого"! У нас даже плавленого сырка нет на закуску. Как пить ром? Без всего? И стаканов нет.
– Ну, лейтенант, ну зеленый! Всему тебя надо учить... Ром прекрасно употребляется и без закуски, отлично пьется из горла. Не доводилось что ли? Молодежь! Где тебя учили? В каком затурканном училище? Элементарная школа жизни...
– Нет, - растерялся Ромашкин под напором красноречия Хлюдова. Из горлышка не пил никогда. Я не алкаш...
– А я что, алкоголик что ли?
– возмутился Хлюдов.
– Какой из тебя офицер! Мало ты пожил еще в наших краях. Ничего, привыкнешь! Наживешь опыт, от таких подруг как сегодня, отказываться не станешь! Где бы нам присесть?
Хлюдов задумчиво озирал перрон и шумящую на нем публику. Платформа и прилегающие к ней окрестности к питию не располагали. Вот на парапете сидела стайка цыганок и их детишек, чумазых, оборванных, громко галдящих. Чуть дальше, несколько "бичей" выясняли отношения, хватая друг друга за грудки. Пьяные, с опухшими лицами неопределенного возраста женщины, целовались и обнимались с такими же пьяными и потрепанными мужчинами.
Владимир свысока оглядел обитателей вокзала и глубокомысленно изрек, обращаясь к своему попутчику:
– В нашей великой и могучей стране есть несколько отстойников куда жестокое, житейское море прибивает потерпевших "кораблекрушение". Первый отстойник на Востоке, это Чита. Второй на севере: Воркута. Третий на западе: Брест. Четвертый на юге: Ашхабад. Если попадешь в пену этого "прибоя", в этот ужасный водоворот, обратно уже не выкарабкаешься, как ни старайся. Опустишься на самое дно, утонешь, будто с тяжелым камнем на шее. Так что Никитушка, люди, которых ты наблюдаешь вокруг, это те самые мутные брызги и хлопья пены.
– Н-да. Пьеса "На дне". И мы окунаемся в эту муть. Надеюсь не придется изображать из себя Челкаша!
– фыркнул брезгливо лейтенант.
– Хорошо бы обойтись без потасовки.
– Так-точно! Сейчас мы будем мимикрировать. Сливаться с окружающим миром, становиться незаметными.
С этими словами, Володя уселся на высокий, выложенный из красного кирпича, поребрек, тянущийся вдоль металлического забора, достал бутылку рома, и уверенным движением руки, свернул с нее пробку. Это действие моментально привлекло внимание всех стоящих и сидящих рядышком "бичей".
– Вовка! Ты что очумел?
– А чего? Мне никто из "гопников" не мешает, и я ни кому, ни чем не обязан.
– А милиция?
– удивился Никита.
– Ей думаешь заняться кроме нас некем? Пей спокойно.
Лейтенант оглянулся по сторонам и увидел двух постовых милиционеров туркменов, которые топтались под ярко горящим фонарем у входа в вокзал. Ни шагу в сторону, в темноту делать они явно не желали. Хлюдов снял фуражку, запрокинул голову и отхлебнул три или четыре глубоких глотка.