Гусарские страсти эпохи застоя
Шрифт:
Песни и танцы продолжались еще около часа, но дальнейшие события, воспринимались Никитой, словно во сне, и происходили не с ним. Табачный дым, вагонная пыль, пот от разгоряченных тел, алкоголь, окончательно замутили сознание. Спертый воздух жарко натопленного вагона доконал офицеров. Каждый глоток воздуха проглатывался взахлеб, словно кисель. Все поплыло, закружилось и пропало....
Глава 10. Поход в Иран.
– Эй, офисер! Вставай! Педжен проехаль!
– прозвучал нудный и противный голос.
Никита никак не мог разомкнуть опухшие, словно многопудовые веки. Он потер их кулаками, но глаза не раскрылись. Резь, словно в них насыпали песок. А голова... По черепу будто бабахнули бревном. Тошнило. Двумя пальцами Ромашкин раскрыл правое веко, и один зрачок уставился в полумрак. Состояние было такое, как будто глаза жили отдельно от головы, а голова отдельно от остального организма. Ну, а желудок был вообще инородным телом.
– Бр-р-р! Никита попытался что-то сказать, но из разомкнувшихся губ послышался только легкий хрип.
– Х-х-р-р.
Ромашкин схватил стоящий на столике стакан и выпил содержимое до дна. К сожалению в нем был не ром и не пиво, а обыкновенная теплая кипяченая вода. Но язык в результате язык сумел зашевелиться, и появилась возможность издавать нечленораздельные звуки.
– Воха! Хлюдов! На выход! Вовка!
– промямлил Ромашкин.
Капитан приподнял голову со смятой фуражки-аэродрома и тупо уставился на Никиту:
– Ты хто?
– Я? Ромашкин! Ты что, совсем сбрендил? А ты тогда кто?
Хлюдов посмотрел мутным невидящим взором по сторонам, обвел еще раз пространство вагона глазами и спросил.
– А действительно кто я? Где я?
– Если мне не изменяет память ты Володя Хлюдов. Капитан Советской Армии. И сейчас мы в общем вагоне зачуханного пассажирского поезда, который движется с тихой скоростью, в какую- то задницу!
– Интересная мысль!
– хмыкнул Хлюдов и отхлебнул с десяток глотков воды из бутылки.
– Уф-ф! А где это относительно Вселенной? И кто мы как частица природы? Гуманоиды? Люди?
– Люди! Человеки! Вставай горький пьяница. Наша станция на горизонте. Не философствуй!
– А где ты видишь горизонт?
– удивился Хлюдов.
– За окном черно как у негра...
– Вот там и горизонт. Я ж тебе сказал, мы в нее движемся: медленно, но уверенно.
Проводник стоял рядом, и что-то на туркменском бурчал поторапливая.
– Чего тебе надо! Иноверец!
– рявкнул капитан.
– Чего бормочешь? Прекратить! Что-то мне твоя наглая рожа не нравится!
– Слюшай! А! зачем опять хулиганишь? Что я тебе плохого сделал, а? обиделся туркмен.
– Зачем?
– Да я твою физиономию в первый раз вижу!
– удивился капитан. Сгинь...
– Я проводник вагона. Твой станций! Приехаль! Вылезай офисер, не скандаль. Иначе милисия прийдет и заберет!
Ромашкин потянул за руку Хлюдова на выход, захватив подмышку обе шинели и фуражки. Володя нес в руках лишь коробку конфет и портфель. За дверью чернела беззвездная зимняя ночь. Выйдя в тамбур, капитан вновь начал препираться:
– Где станция, басурманин? Где Педжен? Куда ты нас завез, негодник?
– Вы его проехаль! Крепко спаль. Я будиль. Твоя, не проснулься. Оба теперь вылезаль!
– И что ты нам абориген, предлагаешь топать по ночной пустыне обратно?
– возмутился Хлюдов, цепляя за рубашку проводника, но ухватиться, никак не удавалось.
– Куда я должен вылезаль, чурка не русская?!
– Зачем по песку? По рельсам ходи! Скоро рассветет, не потеряетесь!прошипел проводник, отталкивая руки капитана.
– Сам ты чурка, офесер!
– Нет, пешком не пойдем. Доедем до Серахса, а оттуда вернемся поездом.
– Эй, не хулигань! Твой билет до Педжена! Слезай капитан, а то на станции милиция позову! Всю ночь буяниль, и опять начинаешь.
– Вовка! Пойдем пешком. Тут вроде бы не далече. Дотопаем, - потянул Никита за руку Хлюдова.
– Нет! Только паровозом. И какой из меня ходок? Ноги будто чужие! возражал Хлюдов.
– Паровозом! Чух-чух-чух! Ту-ту-у!
Но совместными усилиями и уговорами, не желающего сидеть в милицейской камере Ромашкина, и сердитого проводника, бурчащего капитана удалось выставить из тамбура. Никита, держась за поручни, осторожно спустился по ступенькам на гравий, а Хлюдов следом спрыгнули в его распростертые объятья. Поезд издал протяжный гудок и покатил, постукивая колесными парами, в непроглядную тьму.
Когда офицеры, нетвердо стоя на ногах и раскачиваясь, словно два флюгера из стороны в сторону, наконец, обрели точку опоры, их словно парализовало от неприятного открытия. Приятели стояли на шпалах посреди пустыни совершенно одни. Ни перрона, ни станции, ни чего и ни кого. Последний вагон, с красным фонарем над дверью, был еще рядом, но он медленно и неумолимо удалялся вдаль, уезжал туда, где была родная цивилизация. Вокруг оставалась черная кромешная пустыня, темное беззвездное небо и тянущиеся вдаль рельсы.
– Побежали, может, догоним, этот публичный дом на колесах!
– дернулся, было вслед за ним Хлюдов, но ноги заплелись, и он упал. Капитан начал громко материться: - Ну и, зачем ты меня вытащил из вагона. Ехали бы себе и дремали. В Серахсе или Кушке пивка бы попили у моих приятелей-пограничников, и подались обратно. Следующим поездом. А теперь что? Ползать по пескам? Может тут раз в месяц, какой дурак притормаживает? Ты помнишь, до какой станции состав шел?
– Нет!
– ответил лейтенант - Это ведь ты билеты покупал! Балда!