Гусарские страсти эпохи застоя
Шрифт:
Офицеры огляделись по сторонам. Глаза постепенно привыкли к темноте. Через железную дорогу оказался переброшен деревянный настил между рельсами, и в обе стороны тянулась грунтовка. Это был необорудованный переезд, без шлагбаума, без семафора. Еле видимая дорога куда-то ведет, и наверняка к жилью. Не может не быть жилых домов. Пусть сакля, пусть кошара, пусть хибара, хоть дувал какой-нибудь! Никита, осторожно наступая, спустился с насыпи и наткнулся на старый мотоцикл с коляской. Рядом валялся еще один, но без переднего колеса. Мотоциклы стояли
– Лю-ю- ю- д- и-и!!!
– гаркнул куражась капитан.
– Вова! Чего ты орешь? Мотоцикл стоит у сарая. Давай заведем.
– Заведем, а куда ехать. В какую сторону?
– простонал Хлюдов.
– Ладно! Давай заводить. Где могут быть спрятаны ключи?
Но искать ключи зажигания не понадобилось. Хлюдов качнул мотоцикл и обнаружил полное отсутствие в баке бензина.
– Вот черт! А как бы хорошо мы домчались до гарнизона, на этой тарахтелке!
– вздохнул огорченный Ромашкин.
– А теперь что нам делать? За что туркмен обиделся на нас и высадил в пустыне?
До сознания лейтенанта дошло, что они вляпались в неприятную ситуацию.
– А ловко ты вчера на чистейшем осетинском языке пел!
– усмехнулся, припоминая прошедшую ночь, капитан.
– Орал, что мы все потомки древних аланов. Скифы! Деды так умилялись и растрогались, что даже слезу пустили. С тем горилой-абреком, ты почти побратался. А когда проводник зашел к нам и потребовал, чтоб прекратили шуметь, этот громила- Эдик ему сказал: "Уйди, не мешай, иначе зарежу как собаку". Туркмен, как пыльной бурей сдуло. Он больше не появился. А ты говоришь, туркмен обиделся...
– Значит, это я так сильно пел? А то думаю, чего горло охрипло.
– Вот-вот, а у меня руки болят. Пальцы об стол отшиб, выстукивая барабанную дробь, - вздохнул Володя, массируя ладони.
– Вот это да! Я пел по-осетински?!
– покачал головой Никита в изумлении.
– Ага! А еще ты их агитировал вступить в ряды четвертого Интернационала. Ты что троцкист?
– Нет, я простой "оппортунист", из левой оппозиции. Ха-ха! А что, меня чуть с госэкзамена не удалили за отличные знания троцкистского движения. Но в итоге поставили пять по истории, и признали лучшим ответом на выпуске. А я был просто с перепоя, и меня страшно мутило, и я с похмелья нес все что знал. Вот и сболтнул лишнего из того, что читал.
– Никита, я давно замечаю, что ты не наш человек! Коньяк, ром, токай! Нет, чтоб по-простому, по рабоче-крестьянски водочку жрать! Но, ты оказался еще опасней! "Троцкист" - оппортунист! Да еще и пьяница!
Итак, путешественники остались совсем одни в пустынной местности. В принципе, не совсем пустыня, без края и горизонта, а с признаками жизни деятельности людей, но все равно пустошь. Железная дорога, это большой плюс. Когда-нибудь поезд все равно пойдет. Вот только остановится ли он на этом убогом полустанке?
– Что теперь?
– спросил Никита.
– Вовка, ты тут дольше меня служишь, предлагай!
– Пойдем пешком. Я думаю, идти предстоит километров тридцать. К полудню дойдем.
– Ну, хорошо, а в какую сторону идти?
– воскликнул, в сердцах, огорченный Ромашкин.
– Н-да! А действительно, в какой стороне Педжен?
– Спросил сам себя капитан Хлюдов.
– Давай определяться.
– Может сориентируемся по звездам, где север?
– Нет, мы не будем доверяться этим глупым песчинкам в небе. Я в астрономии ни бум-бум! Начнем логически выяснять. В какую сторону поезд ушел?
– По-моему влево, - задумчиво почесал затылок лейтенант.
– Но не уверен...
– А не вправо? Точно? Давай вернемся в исходный пункт нашей высадки. Где мы с тобой десантировались?
– решил капитан.- Сейчас пойдем обратно по нашим следам, и тогда определим, где мы вначале стояли!
Низко нагнувшись к пыльной земле и вглядываясь в темноту, они медленно побрели в поисках стартовой позиции. Обоих качало и мутило, в голове шумело, кровь пульсировала в венах. От волнения и напряжения с обоих лил ручьями липкий пот.
– Чертовски хорошо, что сейчас декабрь, а не август!
– произнес Хлюдов, вытирая лоб платочком.
– Летом мы бы уже испарились.
– До чего меня сильно тошнит, когда я нагибаюсь!
– простонал Никита и выпрямился.
– Володя ищи дорогу сам. Я не могу, сблюю.
Беспрестанно спотыкаясь и запинаясь, все же вскоре начало следов было найдено.
– Уф-ф-ф! Уже легче! Вот мы тут спрыгнули, - произнес глубокомысленно Хлюдов.
– Так в какую сторону ушел паровоз?
Хлюдов упер руки в бока и уставился на Ромашкина.
– А с какой стороны вагона по отношению движения, мы в Ашхабаде загружались? Справа или слева?
Хлюдов вытянул руки вперед и спросил:
– А какая из них правая? А?
– Это с какой стороны посмотреть и относительно чего? Относительно вокзала или относительно платформы?
– ответил Никита глубокомысленно.
– Причем здесь вокзал? Руки, какие и как называются?
– Вот одна, вот вторая!
– Э-э-э! Да он еще хуже меня! Ну, ладно! Ты меня главное, не путай! Мы подошли к вагону, сели, поезд поехал. Потом туркмен нас высадил. На какую сторону? На какую сторону тамбура, он нас выпроводил?
– Постой! Это ты меня сам не путай!
– взмолился более трезвый Никита (ему так, по крайней мере, казалось).
– Определяюсь! Я вот сюда лицом спрыгнули, и после этого туда (лейтенант махнул рукой) поезд уехал.
– А мне кажется, мы выскочили вот так! (Хлюдов изобразил как). И поезд отправился в противоположную сторону. Ту- ту-у!
Капитан потоптался на месте, изображая руками и ногами движение паровоза.
– Э-э-э! Нет-нет! Вагон пересек переезд! Мы к этим доскам возвращались!