Гвардейская кавалерия
Шрифт:
— Без всяческих вопросов. Можешь, племяшка названная, всецело и полностью положиться на меня. Буду нем — в данном приватном аспекте — как среднестатистическая океанская рыбёха…. А где, кстати, остальной народ?
— Серж внизу, на камбузе, грязную посуду, оставшуюся после завтрака, моет.
— Капитан — посуду? — несказанно удивился Ник. — Раньше за ним такого не водилось. Брезговал, морда заносчивая, мол, не капитанское это дело…. Может, приболел?
— А он мне в карты проиграл, в «подкидного дурачка». Теперь, понятное дело, отрабатывает, — победно усмехнулась Мартина. — В том глубинном смысле, что намывает тарелки-вилки-кружки со всем усердием. А кошка Маркиза (по моей просьбе), бдительно присматривает, чтобы не сачковал…. Папа и мама? Они на заброшенном маяке, — указала рукой. — Наблюдают за кубинскими разгильдяями, мнящими себя отважными и непогрешимыми революционерами…
«Маяк-то старинный-старинный», — заметил рассудительный внутренний голос. — «Ему явно, судя по характерным извилистым трещинам на красно-коричневой кирпичной кладке, больше ста пятидесяти лет. И серьёзный ремонт, честное слово, ему не помешал бы…. Высота? Метров шестьдесят пять, наверное. Может, и все семьдесят. Отличный наблюдательный пункт, спора нет. Данный маяк расположен на Северном молу, но и Южный мол, наверняка, прекрасно просматривается с его верхней площадки. В том смысле, что с помощью приличного бинокля…. Эх, братец, братец, ещё одну симпатичную девчонку увели практически из-под носа. Причём, ни какой-нибудь смазливый и широкоплечий юнец увёл, а одноухий и сутулый Серёга Куликов, которому уже за «полтинник» перевалило. Чёрт знает, что такое творится…. Да, не везёт тебе, мил-дружок, с капризным и трепетным женским полом. В этих Временах, я имею в виду, не везёт. А ещё и недавняя гадалка смуглолицая — с её мутными и расплывчатыми пророчествами. Хрень охренительная…».
— Мартина, с кем это ты так оживлённо беседуешь-разговариваешь? — сердито поинтересовался сварливый мужской голос, и — почти одновременно с этим — в проёме «трюмного» люка показалась голова капитана Куэльо, украшенная длинными серебристо-пегими волосами, аккуратно зачёсанными на правую сторону.
— Привет, кэп, — вежливо приподнял над головой угольно-чёрную широкополую шляпу Ник. — Давно не виделись и всё такое прочее…. Кстати, бродяга романтичный, замечательно выглядишь: абсолютно трезв, чистая приличная рубашечка, стильная причёска, в мочке левого уха даже «пиратская» золотая серьга с рубиновым камушком наличествует. Образцово-показательный жених, ни дать, ни взять. Типа — будущий респектабельный глава многочисленного семейства. Только легкомысленные богемные очочки с затемнёнными стёклышками несколько выбиваются из приличного образа.
— А, это ты, Никитон, — облегчённо выдохнул Куликов. — В том плане, что дон Андрес…. Тогда-то ладно. Сейчас выберусь наружу, поболтаем. Через минутку…
Он скрылся в трюме, но вскоре вылез оттуда, торопливо взобрался по лесенке на капитанский помост и, протянув полосатую тельняшку большого размера, велел — не терпящим возражения голосом:
— Набрось-ка, Душа моя. Незачем смущать легендарного путника своими прелестями неземными. Незачем. Набрось-набрось.
— Как скажешь, суровый повелитель моего глупого и доверчивого сердечка, — демонстративно медленно облачаясь в длинную и широкую тельняшку, томно проворковала Мартина. — Как скажешь…. Вот, даже коленок не видно. Теперь-то, надеюсь, неисправимый частный собственник и законченный ревнивец, ты доволен?
— Вполне, моя алмазная и бесценная донна, — плотоядно ухмыльнувшись, заверил Куликов. — Вполне. Мне чужого не надо, но и своего никому и никогда не отдам. В том смысле, что загрызу целую пехотную дивизию, но не отдам…. Ну, Никитон, поручкаемся? Рад видеть тебя, мазут береговой…
Они обменялись крепкими рукопожатиями, а после этого славно поболтали о всяких занимательных разностях: о бешеных тропических ураганах и вечнозелёных карибских островах, о старинных пиратских кладах и коварных прибрежных скалах, о полупрозрачных Призраках и Приведениях, так обожающих неверные предрассветные часы, а также о вычурных цветных миражах, возникающих — время от времени — над бескрайними морскими просторами.
Мужчины беззаботно и увлечённо общались, а Мартина, чуть приоткрыв карминные, изысканно-очерченные губы, зачарованно слушала.
Через полчаса она, решительно шмыгнув курносым «рязанским» носом, заявила:
— Всё, со скучной и пресной береговой жизнью покончено. Причём, раз и навсегда. Желаю плавать. Вернее, ходить — по всем-всем морям-океанам нашей древней и прекрасной планеты…. Серж, назначишь меня своей официальной помощницей? После свадьбы, я имею в виду?
— Безусловно, моя морская амазонка. Всенепременно и обязательно. И фуражку «с крабом» выдам. И парадный мундир пошьём — красивый и элегантный, как и полагается.
— Чего же тогда стоишь — столбом соляным? Целуй свою нежную и трепетную невесту…
«Пойдём-ка отсюда, братец. Не будем мешать нашей сладкой влюблённой парочке», — смущённо захмыкал благовоспитанный внутренний голос. — «Ишь, как страстно целуются-обнимаются. Даже завидно. Через минуту-другую, наверняка, позабыв обо всём на Свете, отправятся в трюм…. Ладно, следуем к маяку. Поднимемся на самый-самый верх, тщательно осмотримся и заценим обстановку…
Дверь, прикрывавшая когда-то вход во внутренние помещенья маяка, отсутствовала, а из чёрного, почти квадратного проёма остро пахло застарелой плесенью и свежей кошачьей мочой.
«Окон-то на стенах нет — вплоть до верхней площадки, где когда-то располагались масляные сигнальные фонари. Следовательно, внутри темно, как в попе у чистокровного африканского негра», — предположил рассудительный внутренний голос. — «Надо было разжиться на «Кошке» хотя бы элементарной свечкой. Да, ладно, чего уж теперь. Не возвращаться же назад, мол, плохая примета. И так заберёмся, чай, не баре изнеженные. Только, братец, ты шагай, ради Бога, поосторожней…. Ага, узкая винтовая лестница. Только, похоже, без перил. То бишь, безусловно, они раньше были, только уже разрушились от старости…. Ничего страшного и непоправимого, поднимаемся, прикасаясь ладонями к кирпичной кладке. Вперёд и вверх. Ступенька. Вторая. Третья…. О-па. Что это такое — мягкое и мохнатое — под правой ладошкой? Наверное, густой-густой мох, поросший плесенью. Или же многолетний лишайник. Ерунда, шагаем…. Вода капает сверху. Холодная. Ой, капелька попала за шиворот. Щекотно…. Ступенька. Ещё одна. Ещё…. Уже за полторы сотни перевалило. То бишь, конечная точка маршрута где-то совсем рядом…. Ага, свет впереди. Уф, надо бы немного отдышаться…. Вот и искомая смотровая площадка: что-то типа глубокой лоджии, наспех заколоченной прямоугольным фанерным листом, к которому приставлена длинная подзорная труба на метровой треноге. Понятное дело…. Дверь какая-то. За ней, наверное, раньше находилась «служебка» смотрителя маяка, где он хранил запасы масла, сменные фонари, всякие хитрые стеклянные линзы, а также мог немного погреться-перекусить в холодную и дождливую погоду…. Интересное кино, из-за двери доносятся характерные звуки. Характерные для активного занятия сексом, я имею в виду: размеренные скрипы, чьё-то учащённое дыханье, приглушённые стоны-всхлипы. Я даже догадываюсь, кто там сейчас находится-возится. Это, видимо, у них семейное. Ха-ха-ха. А яблоко от яблони, как известно, не далеко падает. Ставлю сто американских долларов против одного мексиканского сентаво, что и Мартина с Куликовым — прямо сейчас — занимаются тем же самым…».
Ник неосторожно задел ногой большой молоток, небрежно прислонённый деревянной ручкой к стене. Раздался громкий «бряк», «сексуальные» звуки за дверью тут же стихли.
— Э-э, только не надо сразу палить — почём зря, — попросил Ник. — Это всего лишь я, Андрес Буэнвентура, скромный и безобидный виноторговец из испанской Барселоны…
Через несколько секунд громко и противно скрипнули ржавые дверные петли.
— Командир? — из-за слегка приоткрывшейся тёмно-коричневой двери показалась растрёпанная голова Сизого. — Мы это…. Сейчас. Подожди совсем немного…
Вскоре они, действительно, появились — смущённые, но донельзя довольные и счастливые.
«А ещё, братец, супруги Сизых-Толедо (узнаю строгого и принципиального капитана Куликова), облачены в морскую форму», — дисциплинированно доложил внутренний голос. — «То бишь, в классические полосатые тельняшки, светло-бежевые брезентовые штаны и грубые чёрные ботинки. Причём, шнурки на этих ботинках завязаны откровенно небрежно. Вернее, наспех. Оно и понятно, учитывая некоторые недавние обстоятельства…. Айне, впрочем, это ни капли не вредит. Даже, наоборот, все её женские прелести-достоинства ненавязчиво подчёркиваются. Я имею в виду длинные ноги и высокую грудь, тельняшка-то короткая и тесная — в отличие от дочкиной.… А как у Айны сейчас глаза блестят! Офигеть и не встать. Женщина, одним словом, причём, с «большой» буквы и до мозга костей.… У Сизого же, между прочим, на жилистой шее пламенеет свежий нехилый засос. Картина маслом, короче говоря. Под ёмким и лаконичным названием: — «Жаркая любовь-морковь в классическом мексиканском интерьере…». А ты, дурачок, так и живи — без горячей женской ласки. И поделом, между нами говоря. Не фиг с парашютом прыгать — в неурочный час…. Ну, не нравится кому-то Всемогущему, восседающему на Небесах бескрайних, что некоторые гости из Будущего так и норовят размножиться, путая — тем самым — все карты Общему Миропорядку. Один раз (в плане эксклюзивного исключения, надо понимать), тебе разрешили, и достаточно. Мол, совесть поимей, оглоед белобрысый…».