Гвардейская кавалерия
Шрифт:
— Почему же — навсегда? — улыбнулся в ответ Ник. — Слышал, что мне сказал пилот этого симпатичного аппарата? Мол: — «Мы ещё обязательно увидимся…». А раз я увижусь с ним, то, наверняка, и с тобой…. Давай лапу, старина. Пожму…. Всё, поднимайся. Но пасаран. Удачи тебе. И до новых встреч…
Эрнесто забрался в Машину Времени. Дверка закрылась. Лесенка «втянулась» внутрь.
Через пятнадцать секунд раздался едва слышный гул. Светло-серебристый диск, словно бы опираясь на три огненных столба, вырывавшихся из боковых отверстий в днище аппарата, приподнялся над землёй метра на три-четыре. Наружное кольцо аппарата начало быстро-быстро вращаться вокруг своей центральной оси, постоянно ускоряясь и разбрасывая во все стороны яркие светло-голубые искры. Потом
«Ушла в другое Измерение», — понятливо хмыкнул сообразительный внутренний голос. — «То бишь, разрезает Время и Пространство…».
Ник вернулся в Ла-Пас, где располагался центральный офис его компании и стал ждать.
Чего — ждать? В первую очередь, новостей с боливийско-парагвайской границы.
«Как же — без этих новостей?», — надоедливо поучал мудрый внутренний голос. — «Надо же знать — на какое число заказывать авиационные билеты до северного парагвайского городка Фуэрте-Олимпо…».
Но никаких «приграничных» новостей не было. Зато они регулярно поступали из районов, примыкавших к руслу реки Ньянкауасу.
Боливийские радиостанции сообщали: — «Десятого июня партизаны атаковали армейский пост, размещённый севернее города Пириренда. Правительственные войска понесли существенные потери…. Двадцать шестого июня кубинские диверсанты обстреляли из засады армейский патруль, убив четырёх солдат. Но наши доблестные защитники тут же перешли в решительное контрнаступление, нанеся бунтовщикам серьёзный урон. Из достоверных источников стало известно, что во время этого боя был застрелен знаменитый кубинский революционер Карлос Коэльо, а его постоянный напарник Гарри Вильегас — серьёзно ранен…. Тридцать первого августа был окружён и атакован авангард партизанских частей, пытавшийся пробиться на север. Было уничтожено свыше двадцати пяти злодеев. Среди них такие известные кубинские карбонарии, как — Вило Акунья, Густаво Мачин Оед, Моисес Гевара и Фредди Маймура…».
«Какого чёрта? Что, собственно, происходит?» — негодовал нетерпеливый внутренний голос. — «Почему они до сих пор ещё не в Парагвае? Что пошло ни так? Почему упорно пробиваются на север? Ничего не понимаю. Хрень законченная и необъяснимая, так её и растак…. Может, один партизанский отряд специально ушёл на север и, отвлекая на себя внимание, усиленно «шумит», а другой (основной, надо понимать), пользуясь этой ситуацией, потихоньку отходит в южном направлении?».
Двадцать четвёртого сентября одна из радиостанций известила, что у ранчо Лома-Ларга был замечен большой отряд партизан, возглавляемый — по словам жены местного телеграфиста — «худым темноволосым человеком с очень добрыми и грустными глазами».
А первого октября Президент Боливии — через столичные газеты — заявил, что «борьба с незаконными партизанскими формированиями вступает в конечную фазу…».
«Похоже, что нас с тобой, братец, обвели вокруг пальца», — заявил прямолинейный внутренний голос. — «Письмо надо искать. Обязательно. Ну, не могли они — без письма. Не те люди…».
Четвёртого октября, успешно преодолев все армейские посты, он прибыл в Карагуатаренду.
Припарковался, вылез из джипа, нашёл в условленном месте ключ, отпер дверь и прошёл в дом.
«Фу, сплошной запущенностью так и сшибает», — принялся морщиться на все лады брезгливый внутренний голос. — «Затхлость безысходная, так его и растак. Братец, проветрить бы здесь. Да и подмести, честное слово, не мешало бы…».
Ник приоткрыл пару окон и прошёл на кухню — за метлой и совком. Там, на кухонном столе он и обнаружился — стандартный почтовый белый конверт, на котором значилось: — «Сеньору Андресу Буэнвентуре».
«А я что говорил?», — обрадовался беспокойный внутренний голос. — «Письмо! Братец, вскрывай конверт…. Ага, лист бумаги. Разворачивай его, разворачивай. Исписан убористым почерком. Уточняю, убористым женским почерком…. Итак, зачитываю: — «Дон Андрес! Извини, но мы не воспользуемся твоим гениальным планом — по прорыву к парагвайской границе. Почему? Во-первых, исчезнувшего Че Гевару стали бы искать. Причём, все империалистические спецслужбы. Как — стали бы искать? Сугубо по-простому. Арестовывали бы — по всему Миру — всех подозрительных людей и допрашивали бы их с использованием пыток. Арестовывали бы и пытали — на протяжении многих-многих лет. Нехорошо это…. А, во-вторых, Вольф Григорьевич считает, что вмешиваться в Историю (то есть, в Прошлое), можно. Но только очень осторожно, без кардинальных изменений. Чтобы Будущее не пострадало…. Вот, пожалуй, и всё. Прощай. Любящая тебя, Анна-Мария В.»…. Чёрт знает что. «Любящая тебя», понимаешь…. Теперь-то понятно, почему Михаил тогда жаловался на новые зубные пломбы. А так же почему кончики его пальцев были обмотаны медицинским пластырем. Пластическая хирургия, понятное дело, на месте не стоит. Очевидно, в 1964-ом году, во время последнего посещения Че Геварой Москвы, специалисты сняли отпечатки его пальцев со всяких там бокалов. Одни специалисты сняли, а другие, наоборот, «перенесли» на Мишкины пальчики…. Братец, выпить бы. Пошли-ка в подвал. Там алкоголя всякого — завались. Хоть залейся…».
Девятого октября, уже ближе к вечеру, возле его дома остановилась машина, а ещё через минуту в дверь постучали — уверенно, зло и весьма настойчиво.
Ник открыл дверь. На пороге стоял генерал Арнальдо Сауседо — мужчина пожилой, высокий, заносчивый и до полной невозможности чванливый.
— Доброго дня, сеньор Сауседо, — вежливо поздоровался Ник. — Проходите в дом.
— Я, наоборот, за вами, дон Андрес, — надменно усмехнулся генерал. — Мой здешний агент утверждает, что в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое мая в ваш дом заходил майор Че Гевара. Это так?
— Так, экселенц, заходил. Хотел разжиться вином — для революционных нужд.
— И вы ему, конечно, отказали?
— Частично, — выжидательно прищурился Ник. — Выделил два ящика из моего подвала и на этом ограничился…. Надеюсь, это не является преступлением?
— Дело не в вине, — небрежно отмахнулся сеньор Сауседо. — Но вы тогда хорошо рассмотрели майора Гевару? Сможете узнать?
— Безусловно.
— Тогда поехали. На опознание…
Армейский пятнистый джип американского производства остановился на окраине крошечной боливийской деревушки Ла-Игера.
Они выбрались из машины и прошли в низенькое глинобитное строение с табличкой — «Школа» над входной дверью.
Ник, молча, чувствуя, как по скулам перекатываются каменные желваки, смотрел на два человеческих тела, изрешечённых пулями.
— Кто это? — с трудом сглотнув вязкую слюну, спросил генерал Сауседо. — Вы их узнаёте, дон Андрес?
— Да, узнаю. Мужчина — Эрнесто Рафаэль Гевара де ла Серна. Женщина — Мари Вагнер-Ираола, его любовница.
— Это точно?
— Точно.
— Ошибки быть не может?
— Исключено, — медленно провёл ладонью по лицу Ник. — Это они. Однозначно…. Душно тут у вас. И свежей кровью пахнет…
Через минуту они вышли на свежий воздух.
— Это очень хорошо, что Че Гевара убит. Очень хорошо, — выдохнул генерал. — По крайней мере, очень многим облегчит жизнь. А другим ещё и сохранит. Очень многим…
— Что будет с телами? — прикурив сигарету, спросил Ник.
— Перебросим на вертолёте в Вальегранде и выставим на всеобщее обозрение. Туда уже и представители прессы съезжаются…. Только чуть позже перебросим. Сперва дождёмся приезда опытных медиков. Дантист снимет у покойного майора зубные отпечатки. А хирург…э-э-э, отпилит кисти его рук. Потом их поместят в специальный пластиковый пакет и передадут «цэрушникам». В их профильной картотеке, говорят, есть отпечатки пальцев Эрнесто. Американцы почему-то хотят быть на сто процентов уверены, что Че однозначно и железобетонно мёртв. А ещё лучше, наверное, на сто двадцать из ста. Словно бы всерьёз опасаются подмены…