Хабаров. Амурский землепроходец
Шрифт:
— Не забыл, Ерофейка, старый русский обычай?
— О каком обычае говоришь, батюшка?
— Ужель забыл, что принято новоселье справлять, в гости родных приглашать?
— Будет новоселье, отец. За этим дело не станет, — сказал без особого восторга Ерофей, который прикинул, что от привезённой им добычи после расчётов с Юговым и покупки дома осталась самая малость. А тут ещё отец напомнил о новоселье, однако отказывать ему, пререкаться было бы неучтиво.
Обременительного для кошелька новоселья Ерофею Павловичу избежать никак не удалось. Пришлось раскошелиться и сделать покупки на базаре, приобрести бочонок хмельной медовухи. Жена принялась печь пироги, готовить жаркое. Приглашены были родители, брат Никифор, проживавшие в городе родственники, приходской священник. Из вежливости, а не из искреннего желания Ерофей наведался к Югову, пригласил и его, но тот ответил уклончиво:
— Знаешь ведь, Ерофеюшка, человек я зело занятой. Посмотрим, как дела мои сложатся.
Ерофей Павлович не очень-то надеялся на приход Власа, был почти убеждён, что тот не придёт, и не ошибся. Югов не пришёл, но прислал вместо себя сына Герасима. Его приходу Хабаров был рад. Оба они общались в Мангазее и сблизились за время обратного пути.
Новоселье прошло радостно. Старый Хабаров неожиданно расщедрился и пришёл с бочонком медовухи. А Никифор шагал позади отца и нёс двух жареных гусаков. Застолье начали с того, что отец Серафим отслужил короткий молебен и освятил новое жильё.
На следующий день, когда у Ерофея Павловича ещё трещала голова от вчерашнего, а Василиса занималась уборкой и мытьём посуды, пришёл Никифор с большим свёртком, перевязанным шнурком.
— Знаю, потратился ты, брат, — сказал он Ерофею, — долг немалый выплачивал, на покупку дома потратился, новоселье справил. Что семье на жизнь остаётся?
— С гулькин нос остаётся.
— То-то же... Прими вот это от меня. Мой подарок к твоему новоселью. Здесь два десятка соболей, остальную свою добычу оставлю батюшке.
— Спасибо, братец. Удружил.
— Рад бы и поболее удружить, но чем смог.
Ещё раз поблагодарив брата, Ерофей предложил обсудить их поездку в Москву.
— Полагаю, надо ехать по зимнему пути, когда установится санный путь, — ответил Никифор.
— Ия так думаю. Пристанем к купеческому обозу. Разузнай-ка, кто из здешних купцов собирается в Первопрестольную. Скажи, что готовы, мол, наняться в охранники.
— Непременно разузнаю, — пообещал брат.
Вскоре настала пора, когда в направлении Вологды один за другим потянулись купеческие обозы с пушниной и изделиями устюжских умельцев. Братья Хабаровы договорились присоединиться к обозу одного из купцов, согласились охранять обоз, вооружились.
Перед отъездом Ерофей Павлович попрощался с родными, с женой. Василиса обхватила мужа за шею, всплакнула.
— Опять надолго расстаёмся, Ерофеюшка. Опять меня с детьми малыми покидаешь.
— Москва не столь далека, как Мангазея. И дорога туда не столь трудна. Вернусь, не горюй.
— А я хотела порадовать тебя одной новостью.
— Неужто опять тяжела?
— Угадал.
— Береги себя, Василисушка, — нежно сказал Ерофей и добавил мягко: — Молодец ты.
Купеческий обоз вышел из Великого Устюга и двинулся по скованной льдом Сухоне. Миновали поселения, выселки. Останавливались на ночлег в крупных сёлах, отмеченных церковными постройками. Ерофей Павлович считал долгом поставить в церкви свечу, чтобы дорога оказалась удачна, без неожиданных трудностей, без встречи с лихими людишками.
Возглавлял обоз купеческий сын Диомид — в просторечье Демид. У него оказались свои деловые отношения с вологодскими купцами. Для них предназначались изделия устюжских мастеров, чеканка по серебру, финифть, работы тамошних богомазов.
Ерофей Павлович, впервые оказавшись в Вологде, зашёл в самый монументальный пятиглавый городской храм, Софийский собор, отстоял там богослужение. В слабом свете мерцающих у икон свечей молящихся можно было разглядеть лишь в непосредственной близости, а лица тех, кто находился в отдалении, тонули во мраке и были совсем неразличимы.
Когда богослужение закончилось и люди стали подходить к причастию, кто-то окликнул Хабарова:
— Никак это ты, Ерофей?
Хабаров сразу узнал в подошедшем человеке мангазейского воеводу Палицына и тут же отозвался.
— Какими судьбами, Андрей Фёдорович?
— А вот таковскими... Сперва выйдем из храма, там и поговорим.
Они вышли из собора.
— Отслужил я свою воеводскую службу, — продолжал Палицын, — не ужился с Кокоревым. Тошно стало с таким волком воеводскую власть делить. Отпросился домой в Москву. А что ты намерен поделывать?
— Промысловики мангазейские составили челобитную с жалобой на Кокорева и задумали послать её в Москву.
— Слыхивал об этом. Велико недовольство Кокоревым.
— Заслужил того.
— И что же они послали тебя в Москву с челобитной?
— Откуда вам такое известно?
— Нетрудно было догадаться. Могу тебе кое-чего посоветовать.
— Рад буду всякому вашему совету.
— Тогда пойдём отсюда в тепло. Я остановился вон в том доме, у соборного протодиакона, — сказал Палицын, указав на крепкий дом, где ему, как оказалось, была отведена просторная горница.
— Додумал я, что ты везёшь челобитную, — продолжил прерванный разговор Андрей Фёдорович. — По характеру ты человек смелый, предприимчивый. Так ведь?
— Не берусь о себе судить. Со стороны виднее.
— Ты мне кажешься именно таким. Хочу, чтоб ты учёл, что такие обличительные челобитные зело неугодны властям. Тебя же самого могут обвинить в клевете на воеводу, в неуважении к власти. И даже приговорить тебя к битью батогами, а то и повелят бросить в тюрьму.
— Что же вы мне советуете? Отказаться от подачи челобитной и вернуться из Вологды домой?
— Ничего подобного я тебе не советую, Ерофей.
— Что же тогда мне делать? — недоумевал Хабаров.
— А вот давай вместе подумаем. Челобитную надо довести до властей, до Казанского приказа. Вопрос в том, как ты должен вести себя перед влиятельной чиновной братией. Считай, что у тебя есть защитник и покровитель. Кое-какое влияние в верхах я имею. Постараюсь в обиду не дать. По приезду в Москву сразу же разыщи меня.
— Как же разыщу вас, добрый человек, в огромном незнакомом городе?