Ханский ярлык
Шрифт:
Князь Святослав Глебович встретил его с высокой честью и нескрываемой радостью. Присутствие митрополита в городе как бы освящало законность владения Брянском князем Святославом. Для того чтобы наклонить его священство на свою сторону, устроил князь во дворце почестной стол [187] для митрополита, пригласив на него всех вятших людей города. Пусть все видят, все знают; сам митрополит оказывает князю Святославу честь. При всех принял князь от митрополита благословение, как бы заручаясь через его священство поддержкой Всевышнего.
187
Почестней
Впрочем, брянцы не очень расстраивались, когда узнали, что сел у них на княженье другой князь. Некоторые даже радовались, что обошлось без драки и крови. А дружинников брянских Гаврила Квач убедил, что князь Василий сам решил бросить город, отдать его родному дяде. Старая дружина была распущена, и тысяцкий Фалалей стал сам набирать новую, по-своему определяя: кто не выдаст на рати. Многие его товарищи по московскому заточению вступили в дружину, а некоторые, получив обещанную плату, ударились в разгул и воротились к своему прошлому занятию. Кто к воровству, кто к нищенству, а иные и к разбою, подтверждая поговорку — чёрного кобеля не отмоешь добела.
Тысяцкий неволить таких не стал, но предупредил:
— Идите на волю, но начнёте шалить, под землёй найду. Тогда не обижайтесь.
И когда на посаде, под горой у Десны, была вырезана семья, Фалалей, побывав там и осмотрев избу, сказал:
— Дело рук Рогатого.
— Кто это? — спросил Квач.
— Найду — увидишь.
— Ой ли, — пожал плечами с недоверием Гаврила.
Но Фалалей отыскал убийцу, с помощью Тита повязал его и привёл к крыльцу княжескому.
— Вот, Святослав Глебович, душегуб. Суди. Что присудишь, тому и быть.
Рогатому присудили то, что заслужил, — отнятие живота через повешение. Под горой за Торгом изладили виселицу. Приведя злодея на Торг, громко зачитали вину его и приговор князя. И повесили.
— А князь-то ноне у нас молодец. Нашёл душегуба. А? — поговаривали в городе.
— Справедливый. Не то что энтот.
Святослав Глебович доволен был тысяцким, хвалил его:
— Молодец, Фалалей. Но как ты узнал, что это Рогатый натворил?
— А просто, — отвечал тысяцкий. — Ежели хотите, идёмте на Торг, я вам всех татей покажу.
— Ну, ты с имя на Москве в порубе парился, — говорил Квач. — Как тебе их не узнать?
— Московские не в счёт. Я любого брянского за версту определю.
— Вот уж верно, — склабился Гаврила, — рыбак рыбака видит издалека.
Фалалей не обижался. Посмеивался. Зато, когда он появлялся на Торге, все тати словно истаивали, справедливо полагая, что бережёного Бог бережёт: от Фалалея далее — шкура целее.
В окрестностях Брянска появились татарские конники. Сперва по два, по три, потом явились дюжиной, обскакали вокруг город и исчезли.
— Худо, князь, — сказал явившийся во дворец воевода Дмитрий Хлопко. — Это татарские разведчики. За ними жди тумена. Надо готовиться.
— Давай вооружай жителей. Будем отбиваться.
— Да.
— Хорошо. Встретим в поле, — сказал князь. — Коловрат в поле громил их [188] , и весьма успешно.
— Громил-то громил, а как кончил?
— Славно кончил. Даже Батый, сказывают, хвалил его.
188
Коловрат в поле громил их... — Узнав о нашествии татар, рязанский князь Игорь вместе с боярином Евпатием Коловратом, «пылая ревностию отомстить врагам» за уничтожение Рязани, устремились с 1700 воинами за Батыем, настигли и быстрым ударом смяли их задние полки. «Изумлённые татары думали, что мертвецы рязанские восстали». Карамзин пишет: «Евпатий и смелая дружина его имели только славу умереть за отечество; немногие отдались в плен живые, и Батый, уважая столь редкое мужество, велел освободить их».
— Хых. Мёртвого уж.
— Тебя не поймёшь, воевода: и в телегу не лягу, и пешком не пойду. В крепости не отбиться, в поле убьют. Что ж теперь велишь? Сразу сдаваться? Лапки кверху?
— Да нет, что ты, князь. Я понимаю, рати не миновать. Но хочется ж удачи.
— Собирай полк побыстрее. Будет и удача.
На следующий день Квач, войдя к князю, сообщил:
— Святослав Глебович, к тебе гонец с грамотой.
— От кого?
— Говорит, от князя Василия Александровича.
— От князя Василия? — удивился Святослав. — Ну давай, где он там?
Гонец вошёл, поклонился и, молча вынув грамоту, протянул Святославу. Князь сорвал печать, развернул пергамент. Грамота гласила: «Святослав Глебович, выходи в поле, и пусть рассудит нас Бог. Василий».
— Ух ты, — усмехнулся князь и спросил гонца: — С кем пришёл князь Василий?
— С ордой.
— А кто орду ведёт?
— Салтан Таир.
— Ну что ж, передай князю Василию, я готов преломить с ним копьё.
После отъезда гонца князь призвал тысяцкого:
— Готовь мою дружину, Фалалей, приспел час драки. Завтра выступаем.
— Да у меня они готовы. Коней не хватает.
— Забери у жителей. Говори, после рати воротим.
— Воротим ли?
— Всё равно обнадёживай. Нам не отдадут, поганые отберут.
Засуетились брянцы, забегали как муравьи в потревоженном муравейнике. Вооружились всем, что под руку попадало, даже вилами, топорами, а то и просто дубинками. Приходилось спешить, выступление было назначено князем на утро.
Вечером, уже в темноте, появился у князя митрополит Пётр.
— Сын мой, примиритесь. Вы же не чужие, чай.
— И ты уже знаешь, священнейший.
— Знаю, всё знаю. Умоляю тебя, поделись, уступи ему какой-никакой город. Ведь русские ж вы.
— Мы-то русские, священнейший. Но он-то с татарами пришёл. А что касается делёжки, то брянцы только меня хотят, о Василии и слышать не желают. Я их поведу, и мы ещё тряхнём и Василия, и орду его. А ты, владыка, молись за нас.