Ханский ярлык
Шрифт:
Яд в мёду был столь крепок, что и ножи не понадобились. После этого, сняв с умерших оружие, уложили молодцов на земле плечом к плечу, как велено было.
Князья вошли в шатёр, где на ковре стояли корчаги с мёдом и сытой, чарки обливные и блюдо с дымящейся дичиной, только что вынутой из котла, два калача.
— Прошу, — молвил радушно князь Данила. — Вкусим с одного стола, что Бог нам послал.
Сам Данила сел лицом к входу, оттого гостю невольно пришлось спиной туда сесть. Сели по-татарски, подогнув под себя ноги. Данила наполнил чарки мёдом, поднял свою.
— За твоё здоровье, князь Константин.
— Спасибо,
Выпили, разломили калач, стали закусывать.
— Тебе уж, наверно, сказал твой боярин Семён, как я тут оказался?
— Да, говорил.
— Вот так всегда, — вздохнул Данила. — Кто-то злодействует, а кто-то за него кару несёт. Ты уж не держи сердца на меня, Константин. Но и меня пойми. Посад только отстроили, ещё щепки не просохли, и нате вам, поджёг. И зажигальщики — рязанцы.
— Но я-то, Данила Александрович...
— Знаю, знаю, что ни при чём. Разве я виню тебя? У нас на Руси издревле вину на невинного сваливают. Взять вон и отца твоего, Романа Ольговича. Перед Менгу-Темиром оклеветали [167] , и князь смерть от татар принял, да какую.
— Да, отец мученически умер, — вздохнул князь Константин и перекрестился. — И ворогу такой не пожелаешь.
— А узнали, кто оклеветал его?
— Нет.
— Вот видишь. Я и говорю, у нас карают всегда невинного. Давай выпьем за его невинную душу.
167
...Романа Олеговича оклеветали... — Сын князя Олега Ингварича, после татарского плена умершего на родине схимником и монахом. Хану Менгу-Тимуру донесли, будто Роман хулит хана и Закон, «учение Алкорана». Татары «стали принуждать его к своей вере», он «не хотел изменить совести и говорил так смело, что озлобленные варвары, заткнув ему рот, изрезали несчастного князя по составам и взоткнули голову его на копие, содрав с неё кожу». Роман Ольгович «принял в Орде венец мученика».
Опять князь Данила сам наполнил чарки. Выпили «за невинную душу» отца Константинова.
В это время бесшумно отодвинулся полог на входе и показалось лицо милостника Данилова. Он выразительно кивнул князю и мигнул: всё, мол, готово. Князь Данила лишь головой слегка мотнул вбок: «Понял. Исчезни». Также бесшумно полог опустился, краснорожий милостник исчез.
Хмельной мёд на гостя подействовал: исчезла настороженность, пропала некоторая скованность в движениях. Он даже пожелал сам наполнить по третьей чарке, взяв корчагу, стал наливать. Наполняя свою, плеснул через край на ковёр. Улыбнулся:
— A-а, где пьют, там и льют.
— Верно, — подтвердил князь Данила, усмехнувшись, и пошутил вдруг: — Пить так пить, сказал котёнок, когда его несли топить.
Константин засмеялся шутке, взял свою чарку.
— Ну, теперь за твоё здоровье, Данила Александрович. Хороший ты человек.
— Спасибо, князь Константин, — отвечал вполне искренне Данила.
Они добили-таки всю корчагу. И Константин Романович было засобирался.
— Однако, пожалуй, пора домой. Спасибо тебе, Данила Александрович, за угощение, за сердечный приём. —
— Не за что, Константин Романович, но тебе придётся с домом погодить, — встал князь Данила.
— То есть как?
— А просто. Я к тебе незваным явился, а ты ко мне званым поедешь, дорогим и почётным гостем станешь в Москве.
— Погоди, погоди, — тряхнул Константин хмельной головой. — Так ты что? Меня приглашаешь? Или?..
— Или, или, Константин.
— Но у меня ж княжество. Дружина.
— За княжеством мой наместник приглядит.
— Ты что, серьёзно? — начал трезветь князь Константин.
— Шучу, князь, шучу, — взял крепко Данила гостя под локоть и повёл к выходу. — Иди. Взгляни на своих гридей, сколь ревностны они в бережении князя своего.
Князь Данила подвёл Константина к лежащим на земле умерщвлённым воинам.
— Взгляни. Экие красавцы, один к одному.
— Боже мой! — воскликнул Константин Романович, схватившись за голову, из которой мгновенно вылетели остатки хмеля. — Что ты наделал? Что ты наделал, князь!
— Сами виноваты, — сухо ответил Данила. — Не всё пьётся, что подаётся.
— Но ты ж... вы ж убили моего крёстного сына.
— Это который?
— Вот, — указал Константин на молодого кудрявого воина.
— Откуда ж нам было знать, что с тобой и крестник явился. За него прости великодушно, Константин Романович. Знали б, разве позволили б?
Рязанский князь стоял над своими поверженными телохранителями, покачиваясь. Не от хмеля, а от неожиданного горя, свалившегося на него. Потом взглянул в глаза Даниле:
— За что ж ты их эдак-то?
— Крови не хотелось, крика лишнего, — спокойно ответил Данила Александрович.
— Ну, а со мной как? Может, начнёшь, как татары с отцом моим, вырвешь для начала язык мне?
— Ну, что ты, князь Константин, разве я похож на злодея? Я ж тебе сказал, поедем в Москву, поживёшь у меня в чести и холе. В шахматишки перекинемся [168] .
— А город мой, княжество?
— Я же сказал, мой наместник присмотрит. Ежели понадобится, и от Орды заслонит. В случае чего и я подмогу. А за крестника прости, — приложил Данила руку к сердцу. — Каб знал, разве б посмел?
168
В шахматишки перекинемся, — Шахматы появились на Руси с IX—X вв.
И в глазах и в голосе такая искренность слышалась, что не хотя поверишь. Но князь Константин Романович уже не верил. «Старая лиса. Подлая, коварная лиса, — думал с горечью он. — Чем же ты от поганых-то отличаешься? Чем?»
А тот словно услышал мысли.
— Я же, чай, не татарин какой. Христианин. Разве б я посмел крестника-то? Да не в жись. Оплошал, вишь.
17. ДМИТРОВСКОЕ ДОКОНЧАНЬЕ
Великий князь Андрей Александрович велел брату Даниле и племянникам собираться в Дмитрове. В разосланных всем грамотах так и написал: «...дабы свершить нам докончанье, кто чем владеет, тем и владеть всегда должен».