Характеристика
Шрифт:
Миленка испугается, как же, будем мы драться, но все-таки выйдет: мужской разговор есть мужской разговор, и я скажу: решать должны мужчины! Или занимаемся наукой, или угреваемся на груди профессорских дочек! И пусть потом не болтают, что, мол, проныра, исхитрился, затесался Филипову в зятья. Я от такой перспективы отказываюсь. Он согласился сразу, подозрительно быстро. Прошу вытереть с доски остатки портрета, и когда Милена, не выдержав, ворвется в аудиторию, ожидая увидеть два хладных трупа, мы, живые и здоровые, будем крепко жать друг другу руки, стоя у доски.
…Всю дорогу от аэропорта профессор вспоминает былые дни, а каждый из «неразлучной троицы» погружен в свои мысли и не слушает его словоизлияния.
Милена, открыв сумочку, немного нервничая, достает сигарету. Я и Игнат одновременно подносим ей зажигалки, но она прикуривает от своей. Три горящие зажигалки, как три погребальные свечи.
VII
— Миленушка ушла, — отвечает Филипова, — только что, с Игнатом.
— А когда вернется? Скоро?
— Едва ли, они собирались где-то поужинать. Вы бы с ним график составили и развлекали ее по очереди, других-то кавалеров здесь нет. Ох уж эти стажировки…
— Конечно, конечно… Нашей дружбе стажировки-то нипочем — у нее стаж изрядный!.. Премного благодарен! Простите, что побеспокоил.
Получил? Представляю себя со стороны: озлобленный и обманутый тридцатипятилетний мужчина.
Игнат в эти минуты — воплощение самодовольства! Как же, и тут обскакал. Они в национальном ресторанчике (его слабость) высшего разряда, кавалер пустил в ход самые изысканные манеры, мелким бесом рассыпается. Угодник, расчетливый, больше и слов нет. Лет десять назад я бы вполне мог описать этот вечер.
У Милены излюбленная интонация человека заинтересованного и участливого (это поза, так легче выведать все, что нужно).
Игнат: Твой отец золото человек, но сверхмягок. Гавраилов и его команда вставляют палки в колеса — он терпит. А кто же режиссер этих пакостей? Представь, наш милейший друг-приятель Антон. Он и сам вошел в роль: изображает буфер, охраняет нервную систему профессора. И втихаря ему же роет яму. Кончится власть Филипова, один из них взберется в директорское кресло, помяни мое слово.
Милена: Что ж плохого? Значит, власть захватим мы, молодые! (Смеется.)
Игнат: Тебе бы все смешки да хаханьки, а дело нешуточное. Если прорвется в директора Антон, наша с тобой песня спета. Ты женщина, а его мнение о деловых способностях слабого пола не секрет. Будешь статисткой, на вторых ролях. Меня он ненавидит и жаждет первенства в нашей теме. Ну и… Я обладаю кое-какой информацией, нежелательной для него, одно мое присутствие вызывает в нем раздражение.
Милена: О, свежий анекдот: Антошка — и тайны с индексом «супер». У тебя в руках ключ к великой сенсации!
Игнат: Увы, сенсация со знаком «минус». Это горькая истина: отец его был явный алкоголик. А сын предается пороку дома, бережет репутацию. Ни одна живая душа не в курсе его связей с женщинами, ну и я об этом молчу…
Тут Милена должна ему закатить паузу, если еще не разучилась это делать, потом отказаться танцевать, оплатить половину счета. Вероятно, в машине Игнат сделает ей предложение, всерьез расписывая выгоды от этого брака для продвижения по службе.
Милена (с иронией): Так какую пользу принесет институту наш брачный союз?
Игнат: Как какую? Мы — единое крепкое ядро: я, ты, твой отец. Антон присоединится — спасибо. Нет — в обиде не будем…
Милена: А… это…
Игнат: Что «это»?
Милена: Кажется, «чувства» называется…
Игнат: Да я тебя люблю! Сама знаешь, с каких пор!..
Милена: А я?
Игнат: Мы друзья столько лет! В конце концов для брака это важнее, любовь уходит, остается взаимопонимание.
Милена: Не знаю, у меня нет такого богатого жизненного опыта. (Она должна включить приемник на полную катушку и следить только за дорогой.)
Должна… Должна, но кто знает, что будет. Милена, которую я знал десять лет назад, так бы и поступила, на сто процентов, но теперешняя? Все мы изменились, видишь, поехала же она с этим субъектом в ресторан… В тридцать три не ждут сказочных принцев. Ведь ты сам ее продал, рукопожатием под желтым портретом. В сущности, объяснения отпали сами собой. Милена перестала со мной разговаривать. (До вчерашнего дня.) И мы расстались. Достойно, без сцен. О ней я узнавал из институтских сплетен: четыре года работы на периферии по собственному желанию (нас с Игнатом оставили при институте), две стажировки за границей. Могу представить, что она испытывает ко мне. Давняя обида переросла, вероятно, в глухое, притупленное временем, но глубокое презрение. А все-таки она пришла на помощь (хоть я и не просил), когда Игнат присвоил результаты моих исследований.
VIII
Заварушка эта случилась два года назад. Милена только прибыла со своей первой стажировки и, ходили слухи, собиралась работать в институте. Все шесть с лишним лет ее отсутствия как-то сблизили нас с Игнатом (хотя после нашего с ней разрыва он незамедлительно предпринял безуспешный марш-бросок по руку Милены). Мы дорабатывали мой (студенческий еще) проект, который я забросил в университете, тогда не было экспериментальной базы. Я вернулся к исследованиям, поднакопив опыта и знаний за годы работы в институте, потому что понял, что моя старая идея — ключ к вещам куда более значительным. От Игната, в принципе, проку было мало, функции он выполнял чисто технические (с этим справился бы и лаборант), но он напыщенно восклицал: «Старая дружба — превыше всего!» Подошел срок получения окончательных результатов, мне предстояла командировка на симпозиум в Париж. Когда я вернулся, на весь институт только и разговоров было, что об Игнатовом открытии.
Первый человек, от которого я это услышал, была Пепа (при ее абсолютной ограниченности и пустозвонстве даже всесильный папаша с трудом выбил ей местечко в нашем институте — нечто среднее между лаборантом и научным сотрудником, вполне приемлемая форма вегетативного существования для пепоподобных за сотню левов в месяц).
— Хэлло, козлик! С приездом! — Внутренний телефон завибрировал ее голосом, едва я переступил порог кабинета (видно, наблюдала за автостоянкой из окна).