Характеристика
Шрифт:
Потом все завертелось как в кошмарном сне: и концерт нашей компании для гитары (Борода) с оркестром свистяще-кричаще-улюлюкающей публики на лестнице перед университетом, и путешествие по Русскому бульвару верхом на театральном фургончике, в который впряглась развеселая команда; завершается буйство студенческого праздника швырянием фургончика в парковое озеро под вой пьяного пса. Начинается самая счастливая ночь в моей жизни.
XIII
Праздник угасает в глубине камина. Глаза открывать — ни малейшего желания. Утро мглистое и неприветливое,
Утро. Просыпаюсь с позабытым ощущением: стряслось непоправимое, ужасное. Поэтому нет сил открыть глаза.
Плывет теплый аромат кофе с молоком. Милена гремит на кухне. Занимается хозяйством. Хозяйка дома. Почему это вертится в голове? Да, вчера вечером с этого завязался наш разговор.
— Представлять себя домохозяйкой — моя маленькая слабость, — и улыбка ее была извиняющейся.
Она шикарно сервировала наш не слишком богатый ужин у горящего камина.
— Странно! При твоем характере…
— А какой же у меня характер?
— Не… женский.
— Неизбежность кочевого способа жизни — мужчинам это не по нутру!
Садимся за стол, она зажигает свечу в кованом подсвечнике.
— Все относительно. Сперва это меня пугало, но потом показалось ужасно привлекательным.
— В глобальных масштабах или только в моем конкретном случае?
— Не знаю. Ход моих суждений возможен от частного к общему…
Мы засмеялись, но она быстро умолкла, даже не глянув в мою сторону, и вдруг:
— За отшумевшее бабье лето, наше лето.
— Какое?
— Неужели не слышал? — Она нервно усмехнулась, закурила. — Бабка рассказывала давным-давно так: «Это солнышко, вишь, расшалилось, когда было время летом — буянило, а теперь мы работаем, виноград собираем, а оно землю греет, лучиками играет…» Игра… И наша любовь стала только игрой.
— Не понимаю…
— Понимаю — не понимаю! Мы взрослые и достаточно умные люди, чтобы изображать непонимание. Десять лет назад мы расстались, а сейчас, когда есть шанс занять место моего отца, ты ко мне снизошел. Почему бы не пойти еще одной дамой козырной под Игната? Надо быть последним идиотом, чтобы не воспользоваться Филиповой, уж она-то у меня всегда в руках. Что, не так?
— Так… было. Но только сначала. Потом…
— Потом ты увлекся и заиграл искренне. — Милена закурила. — Может, потому, что и ты когда-то меня любил, сам того не сознавая… Сейчас ты слаб. А любит именно слабый. Сильного — любят. Как я тебя десять лет назад. А теперь… Теперь ты уязвим. Первое: понял, что ты не гений, по крайней мере на сегодняшний день ни одного открытия за душой, а что и было, позволил увести из-под носа. Второе: чувствуешь, как охладел к тебе отец. Игнат сумел-таки втереться к нему в доверие. Третье: потеряв уверенность в себе, ты превращаешься — как и твой дружок — в примитивного карьериста. До четвертого, слава богу, ты дошел своим умом: жизнь уходит, и оставаться при формулах и великих идеях
— Неправда! Нет, правда, я согласен со всем, но только не с выводом! В тебе просто гнездится маниакальная страсть выволакивать отовсюду на свет божий подсознание!.. Ладно, объясни мне тогда свое собственное поведение в эти два дня! Тоже игра? И в душе ничто не дрогнуло?
— Я скажу… Мне давно хотелось заставить тебя стать таким, как бывало иногда, чтобы ты забыл все на свете ради меня. Хм, — она горько усмехнулась, — прости, я мечтала об этом с того самого дня, когда поняла, что люблю тебя, это превратилось в идефикс… Я решила добиться этого во что бы то ни стало и вырвать эту любовь с корнем. Но вышло наоборот…
— Значит, ни о какой игре и речи нет? Мы оба не обманулись! И выкинь из головы все эти фикс-комплексы!
— Я — с удовольствием, но из тебя это выбивать бесполезно. А игра игрой. Истинную любовь ценишь выше всяческих выгод и польз… Ты выбрал физику. И свое честолюбие и гордячество. А сейчас… жизнь вынудила полюбить меня, понимаешь? Мне противно…
Милена ставит на столик у дивана кофе, я крепче заплющиваю глаза.
— Подъ-ем! Тоже мне, мужчина! Соня!
Пытаюсь привлечь ее к себе — вырывается.
— Встанешь ты или нет? Работа не ждет! У меня же первый день в институте! Я же с сегодняшнего дня — мэ-нэ-эс! Как был бы рад отец это «эм» возвести в энную степень.
— А как насчет законного права гражданки на отдых?
— Какой отдых! Дома я с тоски помираю! Тут и мамочка масла в огонь подливает: в тридцать три не замужем. Выход один…
— Аминь!
…Всю ночь она плакала, вцепившись в мое плечо, не пустила даже подложить дров в камин. Заснул я почти на рассвете, Милена, по-моему, вообще не сомкнула глаз: в такую рань накрашена, волосы уложены, завтрак готов.
Пьем кофе. Она внезапно вскакивает:
— Бежим! Уже полвосьмого!
— Мила! Давай останемся на весь день, а?
— Абсурд.
— Брось, никуда институт не денется, если два нээса не явятся на службу.
Но она уже в блузке и в брюках — стоит в дверях, в руке дубленка.
— Товарищ Антонов, вы забываете, что через двадцать пять минут вы обязаны присутствовать в институте профессора Филипова.
Мгновенно вспоминается кадр из студенческого прошлого: Милена-амазонка с саблей у врат моей убогой мансарды. Попробую-ка хитростью.
— Иди, я остаюсь.
Она чуть раздраженно снимает со связки один из ключей, бросает:
— Только запри как следует.
И выходит.
Одеваюсь по-солдатски, за пальто — и во двор. Пока вожусь с замком, ее «Жигули» уже на улице. Бегом через двор, ворота закрывать некогда, кричу вслед уезжающей под гору машине. Не видит, что ли, или делает вид? Рвусь вслед, пятьдесят метров, сто, не хватает дыхания, машина останавливается.
— Какие планы на неделю? — выдавливаю я, отдышавшись минут через пятнадцать, когда мы крутимся в водовороте городских улочек.