Харама
Шрифт:
— Это все, что у нее было?
— Да, сеньор.
— Тогда пошли, но несите осторожно. Ты, мальчик, иди с фонарем первым, как шел с нами сюда. Сеньор следователь!
Следователь, смотревший на реку, обернулся:
— Готовы? Хорошо. Жандарм, позаботьтесь о том, чтобы все, кого я назвал, следовали за нами. Идемте.
Четверо студентов подняли тело. Владелец губной гармоники следил, чтобы середина одеяла не прогибалась, и поддерживал тело. Они молча двинулись в путь вслед за мальчиком, который нес фонарь. За ними шли следователь и секретарь, потом — друзья Луситы и последним,
— Остановитесь здесь ненадолго. Я сейчас же вернусь.
Труп положили на землю между столов и стульев, которыми была уставлена маленькая терраса под деревом. Подошел Висенте, шофер, поглядеть на тело, слабо освещенное двумя еще горевшими лампочками. Подтянулись и остальные. Все ожидали следователя. Шагах в десяти от них бледный свет выхватывал из темноты оба механизма водоспуска: огромные зубчатые колеса, закрепленные на высоких железных балках в том месте, где кончалась набережная. Оттуда и доносился грохот падающей воды. Следователь столкнулся с пожилым жандармом, который вышел из закусочной.
— Дозвонились?
— Так точно. Он сказал, что сейчас же приедет.
— Хорошо, — сказал следователь, заходя в павильон. — Сеньора!
— К вашим услугам, сеньор следователь, — услужливо заспешила она, вытирая руки о фартук.
— Видите ли, мне нужно поместить куда-нибудь останки пострадавшей до приезда служителя морга.
Аурелия посмотрела на него в нерешительности.
— Сюда? — тихо спросила она. — Но, сеньор следователь, тут же еще полно посетителей…
— Я понимаю. Но ничего другого придумать не могу.
— Поймите меня правильно, сеньор следователь, если бы речь шла только обо мне… Если бы никого не было…
— Решайте сами. Обязать вас я не в силах. Вы вправе отказать в гостеприимстве телу пострадавшей.
— Ой, что вы, сеньор, разве я могу так поступить! Какой ужас! Так тоже нельзя, сеньор следователь. Я ведь это сказала только из-за посетителей, поймите меня…
— Сеньора, — прервал ее следователь, — причины тут не важны. Вы не обязаны давать мне объяснения. Меня только интересует, разрешаете вы или нет.
— А что мне прикажете делать, сеньор следователь? Как я могу закрыть перед ней двери? — Она подняла глаза. — Вы припираете меня к стенке…
— Мне очень жаль, сеньора, моя работа как раз и состоит в том, чтобы припирать людей к стенке. Иначе я не могу. Укажете место?
— Место? Может, отнести ее в погреб, как вы думаете? Это там. — И показала через плечо большим пальцем на дерюжную занавеску у себя за спиной.
— Отлично. Спасибо. Пойду скажу, чтобы несли. — Он вышел. — Можно нести. Хозяйка вам покажет, куда положить. — Повысил голос и поднял палец: — Жандарм! Пойдете с ними. Остальные подождите здесь.
— Слушаюсь, ваша честь.
Это ответил молодой жандарм. Следователь кивнул. Потом, пятясь,
— Немного приподнимите. Осторожно, здесь ступенька.
Все сидевшие в павильоне встали, обнажили головы. Молча стояли, повернувшись лицом к пострадавшей, которую проносили мимо них. Один из посетителей наспех перекрестился, звучно чмокнув свой большой палец.
— Сюда, — сказала Аурелия. — Тут шесть ступенек. — Она показала на вход в погреб за стойкой. — Постойте минутку.
Аурелия соединила концы гибкого провода, свисавшего со стены, и в погребе, за занавеской, служившей дверью, вспыхнул свет. Она поспешно отодвинула ее и держала, пока несли тело Луситы по ступеням и не прошли вслед за телом следователь, секретарь и жандарм. Они оказались в искусственном гроте, выдолбленном в известняковом основании высокого холма, который служил дому задней стеной. Грот уходил в глубь известняка метров на восемь-десять и имел метров пять в ширину и столько же в высоту, свод был обработан очень грубо, как, впрочем, и стены. Но неровную поверхность скалы упрямо белили на протяжении кто знает скольких лет, так что слой известки сглаживал теперь выступы и углубления. Тело Луситы опустили на землю.
— Вы останьтесь, остальных прошу выйти на улицу.
Пока его товарищи выходили, Рафаэль окинул глазами свод. Там и сям белизну побелки нарушали зеленоватые пятна сырости, с них свисали длинные пряди мха. Аурелия все еще стояла в проеме двери наверху лестницы из шести ступеней, вырубленных в скале, по которым они спустились в грот.
— Еще одна просьба, сеньора: нам нужен стол и три стула, если вы будете так любезны.
— Ваше слово для меня закон, сеньор. Сейчас принесут.
Следователь вытащил сигареты.
— Мы постараемся отпустить вас как можно скорей. Надо только выполнить необходимые формальности. Курите?
— Спасибо, сейчас не хочу.
У стены стояли три огромные бочки, несколько бочонков и тянулась вереница больших глиняных кувшинов, в глубине, по углам, видны были балки, печные трубы, черные от сажи, дроковые веревки, козлы, забрызганные алебастром, и доски для лесов, которые ставят каменщики; на земле кверху килем лежала старая лодка с покоробленными пересохшими боками, торчала железная печка, тут же — несколько сломанных стульев, тачка, дверь, бидоны и множество маленьких банок с краской. Рафаэль помог дочери Аурелии и мальчику внести стол и зеленые складные стулья. Стол поставили посередине погреба — девушка внимательно смотрела, как бы не ошибиться и установить его как раз под лампой. Вернулась Аурелия, на ходу разворачивая газету.
— Вы уж извините, сеньор следователь, но сегодня у меня не осталось ни единой чистой скатерти. В воскресенье пачкают все, какие есть. Было бы больше, и те бы запачкали. — И расстелила на столе газету.
Девушка и мальчик вышли.
— Так что не осудите, придется уж вам обойтись газетой.
— Спасибо, не беспокойтесь, — сказал секретарь. — Вполне обойдемся.
— Если еще что понадобится, вы знаете, где я. Просто покричите, я тут, за этой занавеской.