Хеймдалль
Шрифт:
– Ингольв, мне рассказали про вашу вылазку и про твою хитрость, ты молодец!
Ингольв кивнул. А Хродмар напряг от злости плечи.
– И про твою отвагу я тоже слышал, Хродмар, очень рад за тебя, ты настоящий стяжатель славы, так держать! – прозвучало искренно.
Хродмар уставился на Вестейна в ожидании подвоха, однако тот лишь улыбнулся и перед тем, как уйти, сжал руки в кулаки, мол: «молодцом!»
Кузнец будто язык проглотил. Он так долго ждал признания, а первым человеком, выразившим свое какое-никакое почтение оказался этот ненавистный, велеречивый Вестейн, посягнувший на Фриду! «У-ух! Рыбья морда!» – разозлился страшно Хродмар.
Чтобы не сидеть в молчании, Йофрид сказал:
– Слышь,
– Что ж… известен ли вам Гуннхват Счастливчик? – начал Хавлиди, задумчиво взглянув на красного от гнева Хродмара.
– Не-а, кто таков? – спросил Йофрид.
Ингольв очень любил слушать рассказы. Ему казалось, что все встречавшиеся на жизненном пути истории всегда на что-нибудь указывали, а попытка своей внутренней трактовки помогала понять себя и мир. В тоже время прекрасно учитывал, что тут главное не увлечься: исчерпывающее разъяснение, ставящее жирную точку – убивает историю, а беспрекословная уверенность в собственной правоте ограничивает возможности разума, порождая впоследствии скуку и слепое тщеславие.
– Расскажи, – заинтересовался Ингольв.
Хавлиди откашлялся.
– Только не тяни, – тоскливым голосом добавил Хродмар.
Гуннхват, сын ярла Биркира, был бастардом, из-за чего все свое детство находился в немилости у общества, в отличие от своих братьев высокого происхождения. Его мачеха Бера, супруга ярла, не любила Гуннхвата, поскольку он посмел родиться от тиры, причем не от простой, а от очень красивой тиры, настолько прекрасной, что, говорят, Биркир был немало в нее влюблен, и если бы не происхождение, то подавно бы на ней женился. Согласно поверью, тиры не могли влюбить в себя ярлов, значит она была альвом! Мужчины особенно дивились родинке в правом уголке ее нежного лба. «Воистину это поцелуй Фрейра!» – перешептывались они. Эта родинка передалась и Гуннхвату. «Гадость! – морщилась Бера, – вокруг одни бастарды, куда ни глянь!»
Его трое маленьких братьев еще не понимали, что их папка любит смешивать не только кровь врагов с землею на чужбине, но и кое-что другое. Бера негодовала! И пока Биркир отсутствовал, кончилось все тем, что она из зависти срезала чудесные длинные волосы рабыни и продала ее какому-то арабу, а нежеланного отрока отнесла в лес, оставив там на съедение диким животным.
Когда Биркир вернулся довольный с удавшегося похода, от произошедшего в нем вскипела неописуемая ярость, даже присутствовавшая рядом дружина в страхе ссутулилась, словно на их плечи возложили целую цепь из гор. Он обвинил супругу в своеволии и убийстве его родного сына. С этой минуты отношения в семье ярла стали еще тяжелее, чем прежде.
Чтобы умерить свой пыл, ярл решил поохотиться со своей свитой на кабанов в том самом лесу. Каково было его удивление, когда он, оказавшись у огромной медвежьей берлоги, услышал детское кряхтенье. Биркир заглянул туда и увидел, как перед ним, на земле сидел голый грязный ребенок. Узнав в нем своего сына, Биркир немедленно вынул его из берлоги. Малыш, зажмурившись, заплакал. Ярл хотел было поспешить домой, но из-за деревьев выбежала медведица и напала на свиту ярла. Но Биркир расправился с медведицей, хоть и сам получил рану.
У Беры волосы встали дыбом, когда она увидела родинку в правом уголке лба малыша. Биркир же произнес: «Его могла сохранить лишь удача моего рода!»
После этого случая его прозвали Гуннхват Счастливчик, а недоброжелатели предпочитали называть его Бастардом. Мальчик вырос вместе со своими братьями при дворе ярла. А до тех пор, пока сын не возмужал, ярла несколько лет мучил один и тот же сон: как он идет в ту берлогу, где лежит спящая медведица, а между ее лап, словно в кроватке, спит младенец. Биркир беспощадно пронзает мечом эту медведицу, и в это мгновение она оборачивается в прекрасную деву, которая произносит каждый раз одну фразу: «Это дитя отныне принадлежит лесу! Отберешь его у нас – и он будет несчастен! И все твои потомки умрут смертью неудачников»
Ну очень полюбил ярл своего сына, что поделаешь? Любил больше остальных и, как позже выяснилось, не зря. Даже слепой понимал, что наследником станет бастард. Прекрасно это понимая, злопамятная мать немедля убедила троих своих сыновей в том, что все наследие достанется их недостойному братцу, а не им. И на смену искренней дружбе между братьями зажглась вражда. Ярл заявил, что свое место уступит тому сыну, кто совершит больше всего подвигов. Тут Гуннхват себя и проявил. В отличие от своих братьев, он объездил всевозможные страны, никогда не возвращался с пустыми руками, отвоевал несколько земель и даже, если верить слухам, побывал в стране великанов, добыв волшебный шлем, который вселял страх в каждого злоумышленника, осмелившегося перед ярлом вытащить меч из ножен. А еще он собирался взять себе в жены красавицу, дочь одного готского ярла, на которую, положили глаз и братья Гуннхвата.
Тем временем старому Биркиру пришло время принять смерть и перед отплытием в Вальхаллу ему хотелось передать власть Гуннхвату. Не выдержав подобного предательства, Бера, верная супруга, окропила своими слезами холодный кинжал и убила Биркира в кровати. Он так и не успел огласить свою последнюю волю. Вместо него это сделала Бера. Она приказала братьям биться насмерть. Победителю достанется власть, вотчина, все наследство и дочь готского ярла.
Перед битвой провели обряд захоронения отца. Он лежал в своем драккаре, укрытый одеялом из злата и камней. Удивительно только, как одновременно жестокость и преданность умещались в груди Беры, в ее сердце бушевали два моря, нежной любви и железной власти. Она легла рядом с мужем, прижавшись к нему своей соленой от слез щекой, и корабль отправили навстречу закату. Лучник пустил огненную стрелу, и пламя объяло посмертное ложе.
Братья скорее помянули родителей, чтобы незамедлительно «прогуляться по острову». Гуннхват разломал в щепки все три щита каждого из братьев, а сам остался с целым первым щитом, в котором застряли все три топора. Однако даже после честных боев многие бонды не соглашались признавать в Гуннхвате наследника Биркира. В ответ Гуннхват повесил этот щит над своим троном и объявил: «Если я не достоин наследия своего отца, то пусть один из этих топоров упадет мне на голову!»
С тех пор Гуннхват стяжал славы пуще прежнего, женился на дочери красавице того самого ярла, и она вскоре понесла ребенка. Все три топора продолжали крепко держаться в щите, хотя многие рассказывали, что если ярл Гуннхват несправедливо выступал на тинге, то щит над его головой начинал тихонько поскрипывать, и тогда он принимал мудрое решение.
Так слава о Гуннхвате Счастливчике разнеслась вплоть до земли слонов. Но!