Химера
Шрифт:
— Э-э… вас понял. Старина Лютер, встретим тебя с бочонком пива, танцовщицами и все такое…
— Эй, да вы, ребята, наконец разговорились. Ладно, похоже, я выхожу из зоны действия сигнала. Держите пиво в холодильнике, а я…
Раздались помехи. Затем связь оборвалась.
Пятнышко на переднем экране взорвалось яркой вспышкой, разлетаясь на фрагменты, которые на экране превратились в пиксельную пыль.
Вуди Эллис упал в кресло и уронил голову на руки.
— МКС, включаю канал связи космос-земля, — объявил Капком. — Ждите.
«Поговори со мной, Джек. Пожалуйста, поговори со мной», — молча молила Эмма, скользя в полумраке жилого модуля. Вентиляторы не работали, и в модуле было так тихо, что она слышала биение собственного сердца, движение воздуха, который втягивали и выталкивали ее легкие.
Она вздрогнула, когда голос оператора вдруг произнес:
— Связь включена. Можете приступать к НСР.
— Джек! — позвала она.
— Я здесь. Я здесь, дорогая.
— Он не был заражен! Я же сказала им, что он не инфицирован…
— Мы пытались остановить их! Приказ поступил из Белого дома. Они не хотели рисковать.
— Это я виновата. — Эмма заплакала от изнеможения. Она была одна, и ей было страшно. А еще мучилась оттого, что приняла неверное решение, стала причиной катастрофы. — Я думала, они позволят ему вернуться. Я думала, это его единственный шанс выжить.
— Почему ты осталась, Эмма?
— Мне пришлось. — Она глубоко вздохнула и добавила: — Я заразилась.
— Ты подверглась воздействию инфекции. Это не значит, что ты заражена.
— Я только что сделала анализ крови, Джек. Уровень амилазы растет.
Он промолчал.
— После контакта с инфекцией прошло уже восемь часов. У меня осталось от двадцати четырех до сорока восьми часов, а потом я… потеряю трудоспособность. — Ее голос выровнялся. Теперь она говорила удивительно спокойно, словно речь шла о чужом умирающем пациенте. — Этого достаточно, чтобы кое-что доделать. Отправить за борт тела. Поменять фильтры и запустить вентиляцию. Чтобы облегчить уборку следующему экипажу. Если вообще будет следующий экипаж…
Джек продолжал молчать.
— А что касается моих останков… — Голос Эммы был поразительно бесстрастным, ей удалось подавить все эмоции. — Когда придет время, думаю, для блага станции мне стоит выйти в открытый космос, где я не смогу никого заразить после смерти. После того как мое тело… — Она замолчала. — «Орлан» легко надеть без посторонней помощи. У меня под рукой валиум и прочие сильнодействующие средства. Так что я буду спать, когда кончится воздух. Знаешь Джек, если задуматься, это не такой уж плохой способ уйти из жизни. Плыть в космосе. Глядеть на Землю, на звезды. Погрузиться в сон…
Затем Эмма услышала Джека. Он плакал.
— Джек, — тихо проговорила она, — я люблю тебя. Я не знаю, почему мы разошлись. Но уверена — во многом виновата я.
Он вздохнул.
— Эмма, не надо.
— Как же это глупо! Почему бы не сказать об этом раньше? Возможно, ты считаешь, я говорю тебе это потому, что должна умереть. Но Джек, честное слово, правда в том…
— Ты не умрешь. — Он повторил это снова, со злостью в голосе: — Ты не умрешь.
— Ты же слышал, что сказал доктор Роман. Ничего не помогло.
— Помогла барокамера.
— Ее не успеют сюда доставить. А без КАСа я не смогу попасть домой. Даже если мне позволят вернуться.
— Должен быть выход. Ты сможешь создать эффект гипербарокамеры. Это помогло инфицированным мышам. Они остались живы, так что это уже кое-что. Только они и выжили.
«Нет, — вдруг поняла Эмма. — Не только они». Она медленно обернулась и посмотрела на люк, ведущий в Нод-1.
«Мышь, — вспомнила она. — Жива ли та мышь?»
— Эмма!
— Оставайся на связи. Я хочу кое-что проверить в лаборатории.
Она пересекла Нод-1 и скользнула в американскую лабораторию. Здесь тоже пахло запекшейся кровью, и даже в полумраке Эмма видела темные пятна на стенах. Она подплыла к отсеку с животными, вытащила клетку с мышами и посветила внутрь фонариком.
Луч выхватил жалкое зрелище. Мышь с раздутым брюхом билась в агонии, лапки молотили по воздуху, открытая пасть жадно заглатывала воздух.
«Ты не можешь умереть, — думала Эмма. — Ты же выжила, ты же исключение из правил. Доказательство того, что у меня еще есть надежда».
Мышь сжалась, ее тельце скрючилось в агонии. Струйка крови показалась между задних лапок, распадаясь на кружащиеся капельки. Эмма знала, что будет потом: последний приступ — и мозг превратится в кашу переваренных белков. Она видела новую порцию крови, запачкавшую белый мех на задней части мышиного тельца.
А потом Эмма увидела что-то розовое, выглянувшее между задних лапок мыши.
Оно двигалось.
Мышь снова задергалась.
Из нее выскользнуло извивавшееся безволосое розовое тельце. От брюшка тянулась блестящая ниточка. Пуповина.
— Джек, — зашептала она. — Джек!
— Я здесь.
— Мышь… самка…
— Что с ней?
— Три последние недели она неоднократно контактировала с Химерой, но не заболела. Она единственная выжившая мышь.
— Она до сих пор жива?
— Да. Думаю, я знаю, почему. Она была беременна.
Мышь снова начала корчиться. Появился еще один мышонок, блестя от крови и слизи.
— Должно быть, это случилось, когда Кеничи посадил ее в отсек с самцами, — продолжала Эмма. — Я не следила за ней. Я не думала…