Хитрая механика
Шрифт:
Внизу появляется стайка студентов — бородатых, молодых, полных сил и планов. За спиной — третий трудовой, впереди большая жизнь. С ними Таня.
— Не грусти, папаша, — бросает Ученому один из парней. — Айда < нами на Таймыр.
— Не надо так, — показывая тонкую душевную организацию, говорит Таня и смотрит на Ученого долгим взглядом.
Квартира Ученого. Книги, пыль, чучело нильского крокодила. Идет парное катание. Внутренне светясь, входит Таня.
— Знаешь, — говорит она, — я как-то сразу полюбила тебя. Где у тебя макароны?
— Макароны в Италии, — грустно
— Я была в Гаграх с мамой, — серьезно отвечает Таня. — А жена тебя не любит. Вон и рубашка у тебя порвалась.
— Это связь времен порвалась, — вновь грустно шутит Ученый, и вдруг, почувствовав что-то особенное, оба смущенно поворачиваются к телевизору.
Квартира Тани в том же доме. За массивной дверью — ковры, антиквариат, хрустальная люстра. У Тани день рождения. В гостях много полезных, но духовно скудных людей. Самый скудный среди них — искусствовед Эдик, Танин жених. Он влюбленно смотрит на Таню, мама — на него, гости смотрят фигурное катание, а Таня смотрит в стену.
— А за этой стеной, — ни к кому не обращаясь, говорит она, — живет очень хороший человек.
— А что он может достать? — шутит кто-то из гостей. Тане становится душно. «Я люблю его!» — кричит она.
— А кем он работает? — спрашивает мать. Сраженная холодной расчетливостью окружающих, Таня бежит к старой учительнице.
Квартира учительницы в том же доме. Репродукции передвижников, фотографии выпускников, зеленая лампа. Старая учительница сразу же все понимает: «Тебе будет трудно, девочка. Я помню его с пятого класса— у него тяжелый характер. Как-то он положил мне в стол лягушку и так и не сознался. А я храню ее до сих пор».
— А сейчас мне легко? — с недетским надрывом спрашивает Таня.
— Оказывается, ты стала взрослой. — Старая учительница достает с полки потрепанный томик малоизвестного поэта и выразительно читает вслух.
Вновь квартира Ученого. Раскрытый чемодан, жена в истерике.
— Я отдала тебе лучшие годы жизни, — кричит она, — а на конгресс посылают профессора Товстолобова. А ты, как всегда, едешь на картошку!
— Пойми, — говорит Ученый, — я там нужнее.
— Хватит! — кричит жена. — Я ухожу к Товстолобову, а ты можешь ехать куда угодно! Хоть на брюссельскую капусту.
Хлопает дверь. Ученый остается один. Мелькают фигуристы, скалится крокодил, на стене зловеще сверкает отравленный томагавк. Ученый пристально смотрит на него и…
И тут появляется Таня и резко переключает программу. Звучит бодрая песня.
— Я принесла макароны, — нежно шепчет она, — и домашние пирожки. Мама испекла их специально для тебя. А на картошку мы поедем вместе.
Перевоспитавшиеся хулиганы в подъезде дружно подхватывают звучащую из телевизора песню, и она льется все шире и шире. Вот ее запели в одной квартире, потом в другой и, наконец, поет весь большой дом. Распахиваются двери, жильцы выходят на лестницу — здороваются, приглашают друг друга в гости. Все рады за Таню и Ученого.
И только бывшая жена Ученого одиноко стоит на обочине и не может поймать такси.
КОЛЕСО ФОРТУНЫ
Удача —
«Лучше б «Гастроном» сделали», — думал он. «Гастроном» располагался через дорогу, и, когда приходили гости, это было не очень удобно. А гостей Зубков любил. Гости были одни и те же: Серега со второго этажа и Генка с Шурочкой. Они садились за стол, закусывали, смотрели телевизор. Когда было настроение, пели песни. Про Арлекино и листья желтые.
Так и сидели.
— Ты бы хоть цветной телик купил, — кокетничала Шурочка, подвигаясь к Зубкову.
— Больно надо, — сердился Зубков. — Да и на что купить-то? Мне наследств не оставляли.
— А ты заработай, — жеманилась Шурочка. — Не мужик разве?
Зубков только вздыхал и выходил на балкон.
Внизу у магазина бурлил народ.
«С ума посходили, — думал, глядя вниз, Зубков. — Приличные люди, одеты солидно, а чем заняты? Добро бы импорт давали, а то «Буря мглою небо кроет…» Купи вон «Рубин» цветной да и смотри на здоровье».
— А ты присмотрись, присмотрись, — советовал Генка. — Присмотрись. Знающие люди говорят: книжки — товар стоящий, в гору идет.
В таких вопросах Генка не ошибался, и однажды Зубков забеспокоился:
— Да что с ними делать-то, как подойти!
— Думай, голова, — пыжиковую шапку куплю, — только отшучивался прижимистый Генка.
И Зубков думал.
Как-то выйдя на балкон покурить, он увидел внизу очередь. Это было знакомо, и, решительно сунув в карман последнюю трешку, Зубков сбежал вниз и пристроился в длинный хвост. Скоро по цепочке прокатилось волнение: товар кончался.
— По одной давайте, по одной. — занервничал стоящий за Зубковым мужчина с портфелем. Но его не услышали, и, когда подошла очередь Зубкова, на столе оставалось два последних экземпляра.
— Беру. — Охваченный азартом, Зубков крепко схватил свои первые книжки и прижал их к груди.
Дальнейшее — окруживших его бородачей, просьбы уступить за любые деньги — Зубков запомнил смутно. Ничего не понимая, он только мотал головой и записывал какие-то телефоны. Вырвавшись наконец из окружения, Зубков взбежал к себе, запер дверь и наугад раскрыл одну из книг. Стихи! Его передернуло. Так бездарно угробить трояк. Захотелось бежать вниз и скорей, скорей отдать их за любые деньги.
Тут в дверь позвонили.