Хладнокровное предательство
Шрифт:
Ратлидж открыл было рот, собираясь возмутиться, но Элизабет Фрейзер отложила нож, которым резала картошку, и хладнокровно ответила:
– Несчастный случай. Перед самой войной. Запуталась в юбках и чуть не угодила под поезд. Позвоночник у меня не поврежден, просто я не могу ходить. – Улыбнувшись, она добавила: – Я уже привыкла.
Но Хэмиш сказал: «Она еще молодая, чтобы так терпеливо мириться со своей участью. Заметил – она не говорит, где упала. И выговор у нее не местный, не северный!»
И верно, говорила она не по-здешнему. Хотя и рассказывала о горной долине, как будто знает ее всю жизнь и счастлива
Меняя тему, Ратлидж сообщил:
– Час назад мы привезли сюда сестру миссис Элкотт. Она ехала к Грейс, но метель задержала ее. Ей пришлось остановиться у знакомых, которые живут недалеко отсюда.
– Джанет?! – воскликнул Робинсон, как будто мысль о ней не приходила ему в голову. – Боже правый… она уже знает? То есть вы, наверное, ей сказали…
– Ей сказал доктор Джарвис. Сейчас она спит.
– Она с ума сойдет от горя. Они с Грейс так дружили.
– Она утверждает, что сейчас живет в Карлайле. Вы знали это?
– Нет… Я думал… Правда, последнее время мы с ней не поддерживали отношений. Наверное, надо было… – Он поморщился. – Мне многое надо было сделать. Например, чаще видеть сына и дочь.
– У вас с Элкоттом были хорошие отношения?
Робинсон отвернулся:
– Не знаю, можно ли назвать их хорошими. Он ведь женился на моей жене. Но он не виноват, во всем виновата армия, чтоб ее… Извините! – добавил он, бросив извиняющийся взгляд на мисс Фрейзер. – В общем, ни Грейс, ни Джералда я не винил. Мы неплохо ладили, я приезжал время от времени к детям и старался наверстать упущенное – они ведь так долго меня не видели! Меня объявили мертвым; они были просто потрясены, когда узнали, что я жив. Когда я впервые приехал к ним сюда, Хейзел меня даже не узнала – она ведь не помнила меня. Грейс перенесла все неплохо. Но Хейзел и Джош… были еще слишком малы, чтобы самостоятельно ездить ко мне в Лондон. – Робинсон покачал головой. – Теперь уж не приедут… Я и не задумывался настолько вперед…
– Как вы их нашли, когда вернулись в Англию? – с любопытством спросил Ратлидж. – Как узнали, что они живут в Эрскдейле?
– Я отправился прямиком в тот дом, где мы жили раньше. Там жила другая семья, я подумал, что ошибся. Но новая хозяйка переписывалась с Грейс – кажется, из-за прохудившихся труб. Она-то и дала мне ее адрес. Тогда я не знал, что и подумать. Сначала хотел написать. А потом набрался храбрости и поехал на север. Грейс, когда меня увидела, чуть в обморок не упала. Но мы… нам удалось все решить полюбовно. Она ведь ждала близнецов, с ее положением пришлось считаться. И потом, я ведь понял, она уже не испытывает ко мне чувств, как раньше… когда мы жили вместе и все такое. Я не мог привязывать ее к прошлому. Даже не был уверен, хочу ли этого сам. – Он осекся и, сам не понимая, что повторяется, сказал: – Нам удалось все решить полюбовно.
Он резко встал из-за стола и вышел. На кухне воцарилась тишина.
Мисс Фрейзер воскликнула:
– Бедняга! Только бы его сын нашелся… хоть какое-то утешение.
Но горы, ущелья и долгие холодные ночи не умеют прощать.
Глава 13
Вечером на кухне сидели только мисс Фрейзер и Ратлидж. Робинсон попросил принести ему ужин в номер. Миссис Камминс также подали еду наверх – по привычке. Джанет Аштон передала, что ей совсем не хочется есть.
По кухне разносились
– Как странно, в гостинице достаточно постояльцев, а за столом никого нет, – заметила мисс Фрейзер, накрывая на стол.
Вид у нее был утомленный; наверное, в глубине души она даже радовалась, что не придется делать над собой усилие и вести светскую беседу. Она предложила разжечь камин в столовой и поужинать, как полагается, но Ратлидж отказался, понимая, что она очень устала.
– Значит, вы одна выполняете всю тяжелую работу? – спросил Ратлидж, нарезая окорок.
Элизабет Фрейзер улыбнулась:
– Что вы, нет! По-моему, с констеблем Уордом вы уже знакомы. Обычно здесь готовит и убирает его сестра Ширли. Сейчас я временно замещаю ее. Невестка Уордов вот-вот должна родить первенца, и Ширли побудет с ней до родов. – Она улыбнулась шире: – Гарри Камминс предложил Ширли вместе с невесткой перебираться сюда, пока мужчины ищут Джоша. Но Ширли прямо ответила: любой убийца, который сунется на ферму Греев, пожалеет, что родился на свет.
– На месте убийцы я бы испугался!
– И тем не менее она – добрейшей души человек! – Мисс Фрейзер жестом показала на горячую кастрюлю, стоящую посреди стола, и Ратлидж водрузил сверху тарелку с ломтями окорока. – Спасибо, кажется, все готово.
Хэмиш не уставал ворчать, он без конца обвинял Ратлиджа в том, что тот расслабился. Ратлидж пытался не обращать внимания на голос, звучащий у него в голове.
– Расскажите, как сейчас в Лондоне, – попросила Элизабет Фрейзер, садясь напротив Ратлиджа. – Не стало веселее? В магазинах появились товары? Я так давно не была там… – Она впервые намекнула на место своего рождения.
Ратлидж рассказал, что мог, стараясь ради нее представить город в более выгодном свете. Хотя война и закончилась, мирная жизнь была наполнена мраком, унынием и усталостью.
– Раньше, до войны, я часто ходила в театры, – сказала мисс Фрейзер. – И на концерты. Всегда волновалась, ожидая, когда заиграет оркестр и поднимется занавес! В зале полумрак, только посверкивают драгоценности. А какие на дамах были платья! Атласные, шелковые… А перья! И мужчинам так шли черные фраки. Война все изменила. Все стали носить форму, и даже не форменная одежда стала тусклой, унылой. В такой одежде пристойно слушать длинные списки погибших и раненых. Моды унесло ветром перемен… Актеры и музыканты как будто заразились общим настроением. Одного из моих любимых актеров убили в самом начале войны, а скрипач из симфонического оркестра потерял руку и больше не мог играть. Как грустно!
Ратлидж подумал, что война – явление сложное, разностороннее. Словно в ответ на его невысказанную мысль она улыбнулась:
– Я все понимаю. Но когда мир начинает меняться, самыми тяжелыми кажутся малые жертвы, потому что их легче принести. О жертвах больших, великих стараешься не думать каждый день; гонишь их от себя до тех пор, пока не появится время погоревать. Как будто такое время когда-нибудь появится!
– В окопах нам хотелось верить, что ничего не изменилось – то, за что мы сражаемся, по-прежнему на месте, в том виде, в каком мы все оставили. Но наши товарищи возвращались на фронт из отпусков и рассказывали правду. Мы жадно слушали их, не веря в то, что и в тылу жизнь тоже переменилась. Мне кажется, никому не хотелось в это верить.