Хлеба кровавый замес
Шрифт:
Шаховской ответил автоматически:
– Есть, товарищ полковник.
А Тася совсем по-граждански и несколько по-женски:
– Ну, тогда я пойду? Дел, как-то сразу, много образовалось.
Комбат:
– Давай, прапорщик, готовься. Шаховской тебя заберёт.
Тася быстро ушла к своей санитарке, и в этот момент офицеры обратили внимание на целенаправленно двигающийся в их направлении БТР.
БТР быстро подъехал, и из него выскочил уже отметившийся в начале операции старослужащий из седьмой роты – Гаджиев, который заставлял
– Мой тут духа поймал, – гордо похвастал солдат.
– Что за дух?.. Гаджиев?.. Как тебя? Гаджиев, по-моему? Где ты его поймал? – стал уточнять начальник штаба.
Гаджиев был заметно польщён, что Шаховской его помнил: солдат в батальоне почти шестьсот человек, и всех помнить пофамильно невозможно.
– Да дехканин, старик местный. Ехал сюда на ишаке. А ротный приказал всех задерживать. Мы его взяли, а ротный, вот, потом вам доставить приказал, – отчитался как мог Гаджиев.
– Давай его сюда, – распорядился ему комбат и зычно прогремел: – Джураев, ко мне!
Гаджиев подвёл старика-дехканина. Следом появился и Джураев, так как БТР комбата был неподалёку.
Старик одет в видавший виды драный халат, выглядел жалко и бедно.
Он начал что-то лепетать, солдат его переводил… Старик догадался, что его речь будет услышана, и рядом человек, который его понимает, и доведёт его слова до всех присутствующих. Он стал говорить с перерывами в своей речи, осознав, что его переводят, и солдат тогда успевал за ним говорить не на самом впечатляющем русском языке, но смысл передавал точно:
– Он говорит, что он из ближайшего кишлака за горой, – начал перевод Джураев.
Комбат его перебил:
– Так, боец, в машину, – отправил он Гаджиева, – и ждёте здесь моей команды.
Гаджиев резво заспешил на броню машины, но внутрь не полез, а сидел сверху и «грел уши».
– Куда и зачем он шёл? Узнай у него это для начала. – Комбат продолжил общаться через своего переводчика.
– Он говорит, что сюда, к нам шёл, просить шёл. Он говорит, что они не виноваты в том, что по нам много стреляли вчера вечером. Это не они вчера воевали. Но по ним прилетали снаряды, и погибли люди в кишлаке. А они, их кишлак, не делали нам ничего плохого, не воевали с нами. Просит больше по ним не стрелять. Очень просит.
– Ну, положим, поверю, что это не они… А кто это был? Узнай, Джураев? Где они теперь, куда делись? – продолжал разбираться комбат.
– Он говорит, что это не их люди, что это какой-то чужой отряд. Людей много. Они сейчас все уже ушли в горы. Он так слышал, но сам не видел. Он боялся выходить из дома – они бы сделали ему плохо. Они не разрешали смотреть. Они недобрые люди, злые. Местных аксакалов совсем не уважают. Они чужие, – по мере того, как бубнил старик, его слова, как мог, переводил солдат.
– Значит, не стрелять просит… Ну, так мы и не стреляли… Может, другой кто-то? Сарабосы, к примеру? Есть тут рядом где-нибудь сарабосы?.. Ладно… Место кишлака он может на карте показать?
– Нет. Он читать вообще не умеет, – солдат-таджик продолжил выполнять свои «внештатные обязанности».
– А рукой показать может? И как далеко находится их кишлак?
Старик сказал и показал направление. На картах быстро вычислился среднего размера кишлак, мазанок на пятьдесят, в трёх километрах по прямой, сразу за внешним кольцом горной системы, внутри которой, собственно, и оказалась седьмая рота со штабом батальона.
Комбат распорядился:
– Так, ладно. Дайте ему что-нибудь поесть с собой, и вывезите его на дорогу. Или где там ишак его?
Солдаты из машины комбата и из БТРа Гаджиева сразу зашебуршились по своим сусекам и стали доставать какие-то съестные припасы. Получилось вполне значительное количество, и среди всего этого добра оказалась даже одна залежалая армейская буханка.
Армейский хлеб солдаты ели не особо охотно, потому что на такой высоте плоскогорья он пропекался плохо и внутри больше напоминал вязкое тесто.
Продукты, которые могли бы пригодиться и были разрешены афганцам в пищу: тушёнку, консервы, чай, галеты – всё это собрали к машине с Гаджиевым, на которой старика нужно было вывезти обратно на дорогу.
Но тут раздался голос Шаховского – Шаховской вспомнил что-то, и сам от неожиданно возникшего воспоминания спросил достаточно громко и резко:
– Джураев, спроси его, а труп он заберёт с собой?
Все стали смотреть в сторону Шаховского, и даже перестали суетиться по «продуктово-пайковым» делам. Солдат перевёл.
– Какой труп? – спросил афганец с недоумением и очень осторожно, чтобы никак себя не проявить, не навлечь беды, и его реакцию не расценили бы каким-либо опасным для него образом.
Война есть война, и она всех делает осторожными. Тем более, когда не понять по прошлому опыту жизни – кто свой, а кто чужой, кто плохой, а кто хороший.
– Он давно тут лежит? – продолжил уяснять для себя это неожиданное событие дехканин.
– Вчера погиб, вечером поздно. Один из тех, кто на нас напал. Его присыпали, чтобы дикие звери не погрызли. Заберёте? – переспросил Алексей. – Его бы надо похоронить по вашим обычаям, предать земле как положено. Что он здесь будет как зверь валяться?..
– Заберу, раз на то воля Аллаха, – ответил старик.
Шаховской:
– Гаджиев, тебе сейчас Джураев покажет, где он прикопан, вы его достанете и довезёте на дорогу до того места… где там его ишак? Короче, до ишака до этого довезёте. И там поможете старику на ишака всё навьючить… И труп не забудьте отправить!..
– Есть, товарищ капитан, – с характерным акцентом ответил Гаджиев.
Неожиданно старик снова стал говорить, ни к кому определённо не обращаясь:
– Он говорит, что они не воевали, их мужчины не воевали, но те пришедшие чужие люди забрали ночью ишаков и их мужчин и возили всю ночь ракеты. Ишаков уже вернули.