Хмельницкий.
Шрифт:
Кошевой взял под руку Богдана, кивнул головой Золотаренко и повел их к помосту. Там уже ждали кошевого, и ему навстречу вышли несколько старшин.
Богдан почувствовал, каким огромным уважением пользовались у казаков их старшины. Уважение к кошевому как бы возвышало и его в глазах казаков. Кошевой, словно своего сына, выводил его на широкую дорогу казацкой судьбы.
— Вчера ночью мы проводили страшного для королевской шляхты мятежного казака Кривоноса, — наклонившись к уху Богдана, тихо, словно на исповеди, прошептал кошевой. — Сколько пришлось пережить человеку!.. Его сопровождают молодые казаки во главе с Джеджалием и Богуном. Они проведут его под самым носом у Потоцкого!.. А сегодня с Азова прискакал полковник, готовим подмогу донским казакам. Да еще и московский посол…
— Слух был и у нас, — заговорил посол московского царя, обращаясь к Хмельницкому. — Проведали и мы о пленнике басурманском, о тебе, Хмельницкий. Бают, и обасурманился, слышь… Да кто из нас не обасурманится спасения ради!
— Очевидно, и брата царского посла тоже не миновала злая судьба? — спросил Богдан.
— Вестимо, а то как же! Аллагу акбар, душа моя, брат полковник. Не обасурманившись, небось гнил бы там, на земле турецкой. Почитай, более десятка годков я у них промытарился.
Кошевой атаман отошел от стоявших на помосте старшин, резко поднял вверх свою булаву. Гомон и шум тысячеголосой толпы мгновенно утих, словно оборвался.
Богдану бросилась в глаза пестрота казацкой толпы, цвет и форма одежды которой были самыми разнообразными. Большинство из казаков получили боевую закалку в сражениях за Дунаем, на землях Чехии и Австрии. Об этом можно было судить по вооружению казаков. Наряду с турецкими саблями за поясами у многих торчали венские пистоли. Некоторые казаки держали в руках даже французские мушкеты, немецкие самопалы. И эти благородные воины потерпели позорное поражение в боях у Кумейковских озер! Сколько казаков после этого сражения вынуждены были уйти за пределы русской границы, за Дон, на вольные поселения, преградив турецко-татарским захватчикам путь на Русь. Так поступил и поседевший в боях, прославленный казак Яцко Острянин!..
— Братья казаки! — воскликнул кошевой, торжественно подняв булаву вверх и тут же опустив ее вниз. — Собрались мы на этот запорожский Круг, чтобы сообща решить наши неотложные дела. Мы не какое-то разгромленное войско, существующее по воле и милости нынешних победителей, а крепнущая, несокрушимая сила нашего народа, стерегущая его свободу!.. Сегодня мы выслушаем нашего казацкого атамана Юхима Беду, который прибыл из Азова. Потом выслушаем посла московского царя, товарища и брата нашего Григория Андреевича, сына Конашева. Пусть еще раз поведает казачьему Кругу о подарках, которые он привез из Москвы, от его светлости царя, на одиннадцати подводах. Об этом пускай лучше сам расскажет. Согласны ли, братья казаки, начать с приветствия посла московского царя?
— Согласны!
— Приветствуем, слава!..
Кошевой снова взмахнул булавой, и все умолкли. Даже казаки, стоявшие далеко от центра Круга, которым передавали слова кошевого, тоже утихли. Кошевой повернулся, взмахнул опущенной вниз булавой, пригласил послов выйти вперед. Конашев пригладил густую седую бороду, для приличия по обычаю пропустил свою свиту, потом решительно вышел вперед. Полы его расстегнутого шелкового кафтана развевались, как и борода. Под кафтаном за поясом и у него торчал инкрустированный серебром пистоль.
— Сразу видно, царской службы человек! — говорили стоявшие впереди казаки.
И эти слова передавались из уст в уста, славя великую Русь, близкий по вере и крови народ!..
9
— Братья казаки, днепровские воины православной матери Окрайны! — воскликнул Конашев, взмахнув бородой, как метелкой. — Царское вам слово привета и милостивые гостинцы от его величества, от братского народа русского. Да велел его величество благодарить запорожцев за службу добрую сторожевую от басурманов турецких, от крымских напастников людоловов. Разорение от них и смертная тревога людям православной державы… И велел его величество через стольника и воеводу своего Григория Пушкина, чтобы и азовское сидение прекратить, коли что…
— Как это прекратить, коли за этот Азов столько полегло донских и запорожских казаков? — выкрикнул старшина, выходя вперед.
Богдан оглянулся и увидел Юхима Беду, загорелого и поджарого, как тарань, но такого разъяренного. Он стоял, опустив вниз могучие кулаки, и испытующе смотрел на посла. На его лице застыло удивление: «Как это прекратить?» Полковник, казалось, никого не видел, кроме Конашева, ожидая ответа на свой вопрос.
— Его величеству виднее, родные мои. Да и сколько же сидеть в том проклятом Азове, братья казаки? А турецкий султан вон какую тревогу бьет, царству Московскому грозит нечестивым своим походом. Целый боевой флот морской пригнал под Азов. Изо дня в день пушки его палят по донцам и запорожцам, что в крепости этой сидят. А проку-то что! Добро бы только сидели. Да ведь что день, то голов скольких наши недосчитываются. Да пропади он пропадом, Азов этот турецкий!..
— Сколько там погибло одних только запорожцев! А вши, болезни… — добавил и кошевой.
— Братья запорожцы, казаки послали меня просить у вас помощи! Я оставил там вместо себя Данька Нечая, — снова выкрикнул Беда, но уже не так громко, как в первый раз.
Только теперь он заметил Богдана. Быстро подошел к нему.
— Как брату родному, рад тебе! Счастлив видеть тебя здоровым и бодрым…
При таком холодном отношении к Богдану запорожцев эта дружеская встреча была для него как бы дуновением свежего ветерка. Как брата, обнял он бесстрашного воина, только что прибывшего с азовского побережья, охваченного войной. Богдан стал расспрашивать его об обороне приморской крепости. Сначала он тоже не понимал, зачем сдавать туркам отвоеванную твердыню. Сколько усилий и крови стоило отвоевать ее и удерживать, а получается все во вред стране, повод для войны с Москвой. Казаки, обороняющие крепость, дразнят турок, как лютых зверей.
— Вижу, трудно вам приходится, хотя вы и в крепости, — искренне посочувствовал Беде Богдан.
А сам он никак не мог успокоиться, задетый требованиями московского посла.
— Тяжело, брат, как и на всякой войне! — ответил Беда. — Но в этом затянувшемся поединке турки, бывает, за одного казака расплачиваются тремя головами! Донцы предлагают отбить у турок их корабли… Наш отважный Данило Нечай намеревается плавать на них за казацким хлебом, словно из собственного амбара собирается брать его, буйная головушка! А то — сдавать… Слышал, велят без боя сдавать Азов голомозым. Позор, сами открываем врагу ворота в собственный дом!
А московский посол, словно и не слышал Юхима Беды, продолжал:
— Не в диковину и нам, знаем, трудновато отступать, да приходится. Ночь-матушка вызволит, братья казаки. А отойти надо. Сам Григорий Гаврилович Пушкин на Дон собрался с тем же государевым поручением к казакам…
Посол умолк, окидывая взглядом оживленную толпу казаков. И снова взмахнул бородой, поднял руку, призывая к вниманию:
— Рядите, братцы казаки, разумное ваше решение — так и доложим его величеству. Только незачем, брат Беда, канитель эту в упорстве вашем чинить. Азовское сидение не ко времени государству нашему, да и казакам тоже. Больно уж войн-то много и на русского человека. Там швед или тот же езовит, хоть и увяз он по уши в енту европейскую войну, а сидение в Азове и казакам тягость кровавая!..