Ход конём
Шрифт:
— Это верно, отец. Очень верно ты подметил, — тихо заметил Владимир.
А Петр Михайлович уже разошелся: забегал по комнате, зажестикулировал. На щеках у него появился румянец, глаза заблестели. Владимир впервые за последние годы видел отца таким.
— Дети видят все и становятся такими же прагматиками, как и мы. Равнодушие и прагматизм — вот что сейчас в почете, дорогой Володечка!
— Значит, надо бороться, отец! Бороться с этим...
Петр Михайлович усмехнулся, как-то сразу обмяк. Потух в глазах живой огонек. Он не спеша подошел к креслу, опустил в него свое грузное тело. Он снова стал прежним Кравчуком: усталым, сонно-равнодушным, медлительным. И сын тотчас же заметил эту перемену.
— У меня, Володя, уже нет сил на такую борьбу. Да и не верю я в то, что можно победить. Не верю, понимаешь? Слишком все прочно в нашей теперешней жизни, устойчиво. Потому и хочу, чтобы ты спокойно дописал диссертацию по подземным системам осушения, не ссорился с Боковым.
—
Письмо от Виноградовой пришло очень кстати. Она сообщала, что задержалась немного в поле и в Кедровск приехала лишь пять дней назад. Очень рада, что Владимир не забывает ее в своем стольном граде Киеве. Все, что он просил, — выполнила. Сеточный электроинтегратор есть в научно-исследовательском и проектно-конструкторском институте теплофизики. С устройством на работу — дело похуже. Временно, сроком на четыре месяца, этому институту нужен только техник-электронщик. Если Владимира устраивает подобный вариант, то пусть он немедленно даст ей телеграмму. С жильем все улажено. Жить он будет в однокомнатной квартире на пятом этаже. Владелица уезжает на два года в Монголию (она строитель по профессии) и оставляет ключи. С ней полная договоренность...
Теперь Владимир знал, что предпримет. Главное сейчас — провести моделирование процесса осушения Южного участка вертикальными водопонижающими скважинами. Тогда разрешатся многие вопросы. И можно будет топать дальше. Он чувствовал, как в душе поднимается нежная благодарность к Виноградовой. «Хорошо, когда есть где-то человек, который понимает тебя с полуслова», — со странным волнением подумал Владимир. Он снова ощущал под ногами твердь.
Смущало его сейчас лишь одно обстоятельство: аспирантура. Что решит ученый совет института? И чем вообще все это закончится? Поступить в заочную аспирантуру ВНИГИ было непросто: двенадцать человек на место. Пришлось крепко попотеть, чтобы сдать на «отлично» все вступительные экзамены. И вот теперь его учеба в аспирантуре под вопросом. Сам, конечно, во всем виноват... Но разве так трудно изменить диссертационную тему? Ведь эти изменения продиктованы жизнью! Если руководствоваться только планом по добыче угля и сроками ввода разреза в эксплуатацию, а на все остальное закрывать глаза, то к добру это не приведет...
А с другой стороны, учеба в заочной аспирантуре ВНИГИ — это доступ ко всем диссертациям по осушению, защищенным в Союзе, новинкам специальной литературы, которая издается в системе министерства. Аспирантура — это возможность пользования различными приборами, это командировки на советские и зарубежные карьеры, консультации по вопросам дренажа у видных специалистов научно-исследовательских институтов. Но ведь обучаться в заочной аспирантуре ВНИГИ можно и не работая там. Есть такой параграф. Надо это использовать. Но как? И удастся ли? А если... исключат?!
Владимир вздрогнул. Он еще раз произнес вслух слово «исключат» — и съежился весь. Точно ударили его чем-то. Больно и тяжело.
Заседание ученого совета института всегда начиналось ровно в 14.00. Этот распорядок неукоснительно выдерживали вот уже двадцать лет. Но сегодня он был нарушен. Не собралось совещательного кворума. И не хватало всего лишь одного человека.
Ученый секретарь института, кандидат технических наук Бондаренко, позабыв о своей стенокардии, потряхивая брюшком, бегал по лабораториям и отделам, пытаясь найти этого самого недостающего человека. Есть девятнадцать. А надо двадцать. Может, не все получили письменные приглашения? Забыли, возможно, некоторые?
Но — тщетно. Три члена ученого совета неожиданно заболели, пятеро были на Всесоюзном совещании горняков в Москве.
Выручил профессор Теплицкий. Он только что прилетел из Якутска, где был в длительной командировке, и совершенно случайно заглянул в институт. И здесь его тотчас «сцапал» Бондаренко.
— В актовый зал, Никанор Федорович! В актовый зал! Вы нам как воздух нужны!
Владимир сидел в заднем ряду, скромно устроившись у окна... Сегодня будут разбирать его личное дело. Интересно, чем же все это закончится? Неужто придется распрощаться с аспирантурой? Если Боков не влепит ему «неуд» по спецпредмету, можно будет, наверное, взять академотпуск. Плохо, что нет всех из ученого совета. Судя по всему, Устиренко и Капотный — из лаборатории шагающих экскаваторов — были за него. Так, во всяком случае, в личной беседе они высказались. Жаль только, что оба уехали в Москву... Да и секретарь партбюро отдела гидрогеологии второй месяц в больнице... На кого же опереться? Кто его поддержит? А может, он и в самом деле... неправ? Кочевряжится, упорствует, как мальчишка. Надо было, наверное, обо всем рассказать всем сотрудникам в отделе. Получается так, что о его работе на Кедровском разрезе осведомлена лишь горстка! Как это неразумно... Но все-таки: прав он, Владимир, или нет? Где истина?.. А почему, собственно, он должен рассказывать другим о своих идеях? Разве процесс мышления — это коллективное хозяйство? Ересь. В их отделе все читают научные журналы. И коль никто до сих пор не поднял всерьез вопроса о водопонижающих скважинах,
Первым выступал директор ВНИГИ Зубарев (он же и председательствовал). Говорил директор короткими, рублеными фразами. Скуластый, выбритый до синевы, в замшевом пиджаке, на котором поблескивала Золотая Звезда Героя Соцтруда, он производил впечатление человека делового, знающего себе цену.
Зубарев зачитал повестку дня собрания и перешел непосредственно к первому вопросу: «Выполнение соцобязательств в свете последних постановлений ЦК КПСС».
— Как видите, товарищи, — закончил с достоинством Зубарев, — по всем показателям, за исключением, правда, экономического эффекта, мы идем со значительным опережением официально принятого на общем собрании института документа... Что же касается экономического эффекта, то тут нам следует поднажать. Но предупреждаю: никаких отклонений в сторону, никаких зигзагов. Действовать нужно строго по плану. Лучше синица в руках, чем журавль в небе...
Зубарев возглавлял ВНИГИ второй год. Некоторые утверждали, что он слишком молод, неопытен для такой должности: сорок девять лет, к тому же — всего лишь кандидат наук, — но другие не разделяли этой точки зрения. Разве дело в годах, степенях и регалиях? Можно быть академиком, а людей не понимать... Ходили слухи, что Зубарев начинал на шахтах Кузбасса. И долгий, почти тридцатилетний путь его в угольной промышленности напоминал чем-то нелегкий марафонский забег: простой забойщик-бригадир, начальник шахты, главный инженер объединенных участков, директор ВНИГИ. Говорили также, что в министерстве его ценят. И что свою кандидатскую, посвященную дренажу и вентиляции горных выработок, он защитил пятнадцать лет назад, работая в комбинате «Кемеровоуголь». А еще раньше получил Золотую Звезду — за то, что руководимая им шахта выполнила пятилетний план за один год...
Перешли ко второму вопросу: «Личное дело аспиранта-заочника Владимира Кравчука». Зубарев предоставил слово Бокову.
Игорь Николаевич степенно взошел по ступенькам на трибуну. Раскрыл кожаную папку.
— Уважаемые члены ученого совета, — хорошо поставленным голосом начал он. — Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы решить судьбу нашего аспиранта Владимира Петровича Кравчука. Всем вам неделю назад были розданы заключения лаборатории осушения о наиболее рациональной схеме дренажа Южного участка Кедровского разреза. Так что с существом дела вы все знакомы. Весь сыр-бор, как известно, у нас с Владимиром Кравчуком разгорелся, в основном, из-за способа осушения этого участка... В настоящее время Коммунистическая партия и Советское правительство уделяют большое внимание развитию энергетической базы на Востоке нашей страны, в частности, в Сибири. Кедровское угольное месторождение — одно из крупнейших в нашей стране. Не секрет, что чем быстрее начнет давать уголек Южный участок Кедровского разреза, тем выше будет производственный потенциал заводов, фабрик, химических предприятий. А значит — повысится жизненный уровень нашего народа. Все взаимосвязано! — Игорь Николаевич отпил воды из стакана и деловито продолжал: — Не вдаваясь в подробности поверхностного способа осушения Южного участка вертикальными водопонижающими скважинами, сторонником которого является мой аспирант Владимир Кравчук, хочу обратить ваше внимание на следующее. Наш институт не компетентен принимать или отклонять какую-либо схему дренажа. Это осуществляет Москва. Мы лишь можем предлагать, высказывать свою научную точку зрения. Так вот, если бы даже вышестоящие инстанции и разрешили нам заняться изучением возможности применения на Южном участке вертикальных водопонижающих скважин (что, замечу, сейчас совсем нереально, мы загружены научной тематикой полностью!), то я бы, откровенно говоря, заколебался. Уж очень много здесь «но»...
Владимир слушал докладчика и думал о том, что после выступления Игоря Николаевича ему будет трудно доказать свою правоту. Боков был в ударе. Да, вертикальные скважины — весьма эффективное средство дренажа. В некоторых случаях они намного дешевле подземных штреков. Но сколько понадобится этих скважин для осушения всего Южного участка? Где их бурить, по какой сетке? Чтобы ответить на такие вопросы, нужно проводить специальные гидрогеологические работы, математическое моделирование. На это уйдет не менее трех лет. В свое время Бернард Шоу говорил: «Наука никогда не решает проблемы, не поставив при этом десять новых». Каков будет экономический эффект от применения на Южном участке скважин — неизвестно. Может, намного больше, чем при подземной системе осушения, а может, и меньше. В жизни все бывает. И он, Боков, полностью согласен с Виталием Федоровичем Зубаревым: лучше твердо иметь 120 тысяч рублей экономии, нежели гадать на кофейной гуще: будет миллион или нет?