Ход кротом
Шрифт:
С другой стороны, неловко. Среди пилотов Дюжины практически не оказалось «бывших», умеющих себя держать под взглядами посторонней компании, и сопровождение их смущало.
Третье то, что к ресторанным дебошам у Дюжины вкуса не имелось. Обычному пилоту позволено загулять. Уважают в Союзе пилотов, довезут к дому необобраным, замечания не сделают. А если кто из Дюжины так потеряет контроль, проснется уже разжалованным. Если ты шел в четвертый истребительный пить — пей сам по себе, а четвертый истребительный не позорь.
Так что гуляли недолго и чинно. Покормили вежливо кивающего слона в зоосаду, отведали берлинского
Наутро погрузились уже в «Большого Змея», как назывался опытный участок широкой колеи Берлин-Брно. Дальше перед войной построить не успели, да и не рвались, набирая статистику и нарабатывая опыт эксплуатации. Громадные локомотивы, истинные сухопутные корабли, управляемые, по слухам же, автоматикой. Широченные броневагоны, уставленные зенитками, как не всякая переправа. Пассажирские двухпалубники, кинозал, в котором успели поглядеть лишь недлинный Петроградский киножурнал, ничего не прояснивший. Дома то один, то второй товарищ вдруг оказывался скрытым эсером. Если не лично поджигал фитиль, так уж наверняка возил динамит на Красную Площадь… Саперы на фронте говорили: не динамитовый был взрыв, а какой точно, никто почему-то не разбирался толком. Но говорили с непривычной опаской, чего раньше не водилось в РККА, и это настораживало тоже.
Четыреста километров до Брно пролетели за пару часов: трасса как по линейке прочерчена, выдох сильного локомотива смазчиков с ног сбивает. В Циттау, ровно посередине дистанции, небольшой изгиб, почти по польской границе, и там над железкой ходили истребители прикрытия. Видимо, знали, кого везут, потому что салютовали, закрутив бочку над вагонами. Что ж, помахали своим с прогулочной палубы — да, на Большом Змее имелось и такое! Хоть жить в поезде оставайся!
В Брно выгрузились. Пока техники свинчивали, заправляли и проверяли самолеты, всех пилотов Дюжины — с дублерами и запасными — собрали в штабном контейнере и молодой комполка, здоровяк Сашка Голованов, непривычно хмуря лицо, проворчал: «Надо вам, товарищи, кое-что показать».
Что ж, надо — посмотрим. Учиться на показе Дюжина умела. В Москве им читали лекции профессора с примерами на больших моделях. Технику пилотирования шлифовали на моделях, летающих прямо в аэродинамической трубе: поверх трубы наматывали спиральную антенну, и потому радиоуправление не требовало мощных батарей. Приемник-то летал практически внутри передатчика. В аэродинамической трубе, с добавкой дыма и просто так, пилоты воочию наблюдали, как воздух обтекает крыло или стык с фюзеляжем. Как выглядит срыв потока, штопор, бочка, иммельман или простой вираж… Что произойдет, если подойти бомбардировщику под брюхо, а что — если проскочить рядом на скорости. У пилотов Дюжины один только налет «в трубе» превышал налет среднего военлета за пару лет службы.
Но и просто бензина на тренировки Дюжины не жалели. Не экономили средства для вывоза пилотов на заводы, где летчики даже по паре смен отстояли на конвейере. Цепочку сборки «сухих» — от выгрузки алюминиевых отливок до пробного запуска мотора — наблюдали собственными глазами. Пилоты могли стоять на конвейере потому, что большую часть гибки-штамповки
В Дюжину не попадали ни случайные люди, ни обычные лентяи, слов «неинтересно» или «оно тебе надо?» здесь не говорилось. Так что из небольшой заводской практики пилоты узнавали достаточно, чтобы помочь механику с чем угодно. Более того, негласно считалось хорошим тоном вместе с техниками выловить редкий дефект, пускай даже перебрав двигатель по винтику за бессонную ночь. В четвертом авиаполку именно такая ситуация породила специальный приказ: «Всем пилотам отойти от работ». Чтобы выспались перед операцией.
Наконец, пилотам обязательно показывали захваченные вражеские самолеты, и все, абсолютно все фильмы, где летали хотя бы воздушные змеи. На Дюжину работал специальный маленький отдел в Управлении Обучения ВВС РККА — десяток старых воздушных волков, негодных в небо по здоровью. Ветераны то пили чай за столиками с табличкой «консультант ВВС», то пересматривали тысячи метров кинопленок. Испытания, учебные стрельбы, фотокинопулеметы с боевых вылетов и полярных экспедиций, опутанные струями дыма модели самолетов в аэродинамической трубе… Смотрели, обсуждали, диктовали мнения. Раз в неделю показывались глазному доктору — систему ставил даже не Корабельщик, систему ставили обстоятельные берлинцы, подумали о зрении тоже.
В любой момент любой пилот Союза, любой авиаконструктор, мог приехать в домик на Хорошевском или Тиргартене. Попить со стариками чаю, обрисовать проблему. Их коллективный разум рано или поздно находил в памяти необходимый фрагмент фильма на любую авиационную тему. Ради чего, собственно, и содержался отдел, обозванный Корабельщиком непонятно: «деревня Старые Загугли».
Понятно, что после участия в сборке собственной машины, после каждодневного ухода за ней вместе с механиком, после десятков часов наблюдения и пилотирования в аэродинамической трубе, пилоты четвертого истребительного чувствовали самолет продолжением собственного тела.
Ради чего, собственно, и расходовал Союз громадные деньги на подготовку Дюжины. Много таких пилотов не прокормишь, но много и не надо.
Так что приказ молодого комполка никого не удивил. Наверное, поступила новая информация. Вражеский самолет на вынужденную сел, к примеру. Вывезти нельзя, он тяжелый или поломаный, надо смотреть на месте.
Но к увиденному никто оказался не готов. Бронетранспортеры охраны подвезли всех к обычной беленой чистой хате, для дома великоватой, крытой плотно, блестящим тростником. Сказали: школа здешняя.
Вокруг зеленая лужайка, обычные жердочки ограждения. Село поодаль, дорожка к нему желтая, песочная. Песок теплый даже с виду, так и хочется босиком пробежать.
На лавочке перед входом сидел пехотный старшина в красных петлицах, выгоревшей форме, потрескавшихся сапогах, чистка которым уже не помогала. Поднялся медленно, козырнул, как топором.
Пилоты переглянулись.
— Становись-р-ряйсь! Смирно! Вольно! Слева по одному на осмотр марш!
Старшина поднялся как пьяный, не поднимая глаз, но целый комполка Сашка Голованов не сделал землепузу никакого замечания; тут заметили пилоты, что старшина не белобрысый.