Хохочущие куклы (сборник)
Шрифт:
– Идем? Таксист ждет.
– Идем.
Такси – вчерашняя «Волга». Настя ела булочки, безбожно кроша на сиденье, поэтому ее не укачало. Константин улыбался, поглядывал на нее искоса, обнимал правой рукой. Был как раз тот час, когда на улице резко темнеет, – таксист включил фары. Издалека приближались огни отеля и клиники. Покачивало. Небесно-вкусные булочки одна за другой исчезали во рту и проваливались в желудок, расправлялись там, заполняя собой пустоту, закрывая Настю от вакуума. Рука на плече тепла. Могла ли Настя чувствовать тепло руки сквозь куртку? Очевидно, нет, но так ей запомнилось – бывают детали, которые невозможно ни изменить, ни переставить в воспоминаниях (в отличие
– Вы в порядке? Всё в порядке? – тихо поинтересовалась Варвара Семеновна.
– Так вы нашлись? – спросила Света безучастно. Из четверки новых знакомых подруга детства Настя (вернее то, что осталось от подруги спустя столько лет) интересовала ее наименее. Как ненужное приложение к мужу. Что с нее взять? Скучно.
Студент только смотрел и моргал, так встревоженно, почти с жалобой.
– Да что вы волнуетесь? Все улажено, – прояснил ситуацию Саницкий. Невольно встретился взглядом со студентом, поднял бровь.
Вся компания снова поднялась бы в номер Саницких обсуждать происшествие, но Константин пресек их намерения: пока не поздно, мол, они с женой должны в пару врачебных кабинетов зайти. Настя закусила губы, однако подчинилась. Константин должен был отнести в номер верхнюю одежду.
– Мне пора на вечерние процедуры, – извинилась Варвара Семеновна.
– Мне тоже пора! – обрадовалась Света.
– Ничего, я посижу с ней, – заговорщицки махнул рукой Виталий. Вдвоем с Анастасией они подошли к стульям и сели рядом. Мимо, под светом люстры, проходили люди, и надо было что-то сказать, но Саницкая не могла придумать, и, пока думала, вырвалось само:
– Если бы вы знали, Виталий, как мне туда не хочется снова! Врачи меня обязательно сведут в гроб.
– Ничего-ничего. Не обращайте на них внимания. Как же хорошо, что вы вернулись! Я боялся, что вы в том ужасном месте… Опять попали на завод. Я начинал думать.
Анастасия повернула к нему удивленное лицо. Завод! Как она раньше не догадалась! Почему не отправилась прямиком на завод?! Ей захотелось туда. Так яростно, что дыхание участилось, сердце забилось быстрее, глаза загорелись. Она еще не нашла того, что искала на заводе, не поняла пока, где там скрыто самое важное. Саницкая уже поднималась, медленно, но с силой, ноги готовы были нести… Студент удержал ее обеими руками, умоляюще захныкал:
– Не надо туда идти, пожалуйста, не идите туда! Не идите туда. Страшно, страшно-то как!..
Он затянул ее обратно на стул, рассерженно приоткрывшую рот. Лицо Виталия оказалось слишком близко. Со всей страстью внезапного порыва, страстью снова оказаться на заводе, она поддержала поцелуй студента. Долгий поцелуй – до тех пор, пока не успокоились мысли о заводе, пока Анастасия не стала такой же вялой, какой вернулась со станции, пока равнодушно не сказала:
– На нас все смотрели.
Щеки в мелкой сыпи акне и пухлые губы студента казались не такими отвратительными, как раньше. Вот и Константин спускался по лестнице, помахивая на ходу голубыми направлениями. Анастасия обнаружила, что продолжает держать студента за руки. Незаметно отстранилась.
Опять идти в медицинскую часть – легкие наполнялись немым воем. Саницкой сделали энцефалограмму, но она, как и у Лужницкого, не прислушивалась к бубнящему комментарию врача, разглядывала острые уголки графика на мониторе, выходящие за условную линию; подозревала, что врач советует не заводить детей. Ей было все равно. Константин выглядел растерянным.
Потом
– Это очень интересно, но давайте вернемся к теме, – вежливо улыбнулась врач.
Прабабушка, то есть бабушка Константина, страдала циррозом печени, хотя никогда не пила. Но прожила долго. Умерла в восемьдесят два года. Мучилась сама, два поколения измучила, а жила. Жалко ее. Лекарства в то время дефицитом были. Кроме дедушки, у нее детей не было, да и того родила в тридцать семь. Но алкоголизмом и наркоманией никто не страдал.
– Мой отец пил! – вставила Анастасия.
– Твой отец здесь ни при чем! – почему-то зло перебил муж. Тут же, смягчившись, добавил: – Пил он – как все, не больше. В праздник. Кто в праздник не пьет? Ладно, пару раз напивался. Ну да с твоей мамашей не напиться – надо ангелом быть. Инна грызла, грызла его. Такой характер гадкий с детства. В детстве она запирала меня в туалете и уходила гулять. Чтобы я игрушки не разбрасывал. Даже свет не включала. Мы электричество экономили, днем лампочки не палили. Тебя чуть ли не из дому вышвырнула, за столько лет – ни слова. А отец твой – он нормальный мужчина. Купился, что Инна в молодости красавицей была.
– Нет, ведь мама…
– С другой стороны, если ей кажется – помочь кому-то надо, из кожи вон вылезет. Такой характер – цельный. Не скажу, что плохой человек. Но твой отец с ней натерпелся, крутила она им, как хотела. И ты была не подарочек. Ой, не подарочек… Неудивительно, что они развелись. Ты им задала в детстве! Абсолютно кошмарный ребенок.
– Что?! – воскликнули в унисон врач и Настя.
– Что я в детстве? – повторила Настя, смутно припоминая сигаретный дым в нежном возрасте, яд в бутылочке… или это наслаивание воспоминаний, смесь с последующими?..
– Да как тебе сказать, ты в детстве… С детьми всегда нелегко, а ты не то чтобы капризная была… Странная немного. Ты требовала много внимания, а Инна такой образованный человек, у нее свои интересы, ты раздражала ее вечными претензиями. Мама, твоя бабушка, честно скажу, неохотно помогала Инне. Сама родила – сама расхлебывай. Думаю, Нина на внука тоже не захочет смотреть. Семейная традиция. Разорванные связи.
– Если будет внук, – мимоходом заметила генетик. – Решать вам.
И отвернулась к монитору – она заносила что-то в свои таблицы, пока Саницкие говорили. Пальцы прыгали по клавиатуре, Анастасия заметила два золотых кольца, одно очень замысловатое, с изумрудами, другое попроще, светлого золота.