Хоккенхаймская ведьма
Шрифт:
Волков замялся с ответом. За него заговорил другой.
– Тут любой бы пожалел такую, миловидна она, – сказал отец Иоганна.
– Да, – изрёк отец Иона, – всеми чертами соблазнительна жена сия.
Волков косился на монахов, молчал думая, чтобы ответить, жалеть ведьм ему вроде не пристало, врать он не хотел, но и правильного ответа не находил. А худой отец Николас, полная противоположность отцу Ионе, смотрел на него водянистыми, серыми, проницательными глазами и говорил вопросы ему, как гвозди вбивал:
– А
Всё знал о нём отец Николас. И Волков молчал. Боялся он, что этот поп с рыбьими глазами и про Агнес знает. Да поп видно не знал про девочку. Он вдруг изобразил подобие улыбки и сказал:
– Не грустите, рыцарь, вдова не ведьма. Жечь её не придётся.
Волков и представить не мог, какой груз лежал на нём, а как услышал он эти слова, так груз тот исчез, растаял. Он выпрямился, удивлённо и обрадованно переспросил глядя на отца Иону:
– Не ведьма?
– Раз брат Николас говорит, что не ведьма – значит не ведьма, – заверил тот, – нет в наших землях лучшего знатока. Он со взгляда одного их видит.
Волков ещё раз взглянул на отца Николаса, на его худое лицо, лысеющую голову, рыбьи холодные глаза. И подумал, что плохо себя почувствует любой, на кого своими внимательными глазами в Трибунале будет смотреть этот человек. А отец Николас произнёс:
– Не волнуйтесь, рыцарь, вдова не виноват, а бумага, что её обвиняет, так то навет.
Волков чуть подумал и спросил:
– Так, значит, вдову отпустим?
– Да как же так, господин сердца моего, – искренне удивился отец Иона, – сами же меня иссушали вопросами своими о содержании для людей ваших, волновались, кто им заплатит, а тут хотите вдову отпустить?
– Так вроде она ж не виновата, неужто мы её имущества лишим? – Удивлялся кавалер.
– Её, нет, коли не выясним какого греха за ней, а вот с того кто навет писал, с того возьмём, милостивы к нему не будем. – Заверил отец Иоганн. – Навет то грех большой, коли муж писал, так много возьмём, но тут жена навет писала, от ревности бабьей, думаю, так и с мужа её возьмём, хотя и меньше.
– Завтра розыск начнём, и тут уж вам нужно будет расстараться. Нужно найти клеветника. Не может Трибунал без серебра, – подвёл итог отец Николас. – Вы и сами то знаете.
И с этим кавалер был согласен, ему нужно было почти сто монет в месяц, для солдат Брюнхвальда, да за трактир платить, да за богатый стол для отцов-инквизиторов. Тут им стали носить еду: зайцев в кувшинах печёных с молоком и чесноком и пряными травами, буженину свежайшую в горчице и соли. Хлеба, доброе пиво. Такое доброе, что пролив его на стол, так к столу кружка прилипала – не оторвать.
Вечером за окном выл ветер, вроде как с юга шло тепло. Кавалер валялся на кровати, а брат Ипполит, Сыч, Ёган и Максимилиан сидели у жаровни под свечой и монах читал всем, в какой уже раз, книгу про разных злых существ. Читал про ведьм. Волков знал этот отрывок уже наизусть, слушать ему было лень, да и тоска какая-то на сердце была, всё Брунхильда вспоминалась ему, и он сказал:
– Ёган, иди, запряги телегу, возьми Сыча и езжайте в магистратуру, туда, где эту вдову держат.
Все уставились на кавалера удивлённо, а он продолжал:
– Привезите мне её сюда.
– Ведьму сюда? – Удивился Сыч. – К вам?
– Не ко мне, скажи, что святые отцы поговорить с ней хотят.
– Отпустят ли? – Сомневался Еган, которому вовсе не хотелось, по ночи и по холоду, таскаться за ведьмой.
– Не отпустят, так не отпустят, идите. – Настоял Волков. И кинул им свой плащ. – Накиньте на неё когда повезёте, что б ни кто не видел её тут.
Сыч и Ёган ушли, забрав плащ, нехотя и недовольные, а Максимилиан просил монаха:
– Брат Ипполит, почитай ещё.
– Поздно уже, – отнекивался монах.
– Почитай, уж больно интересно про ведьм, или научи меня читать на языке пращуров, – не отставал молодой человек.
Брат Ипполит покосился на кавалера, и, не услышав его возражений, начал читать дальше.
Кто ж не отпустит ведьму, когда святые отцы из Трибунала просят. Вскоре на пороге комнаты стояла трясущаяся от холода вдова. Сыч стянул с неё плащ. Монах и Максимилиан пошли из комнаты, Волков сказал Ёгану:
– Ступай на кухню, там буженина от ужина осталась, кусок принеси и хлеба и пива.
Когда все ушли, кавалер сказал женщине:
– Подойди к жаровне, согрейся.
Женщина поклонилась, подошла к жаровне и стала греть руки.
– Знаешь, зачем тебя привезли? – Спросил Волков.
– Да, господин, не девица малая, знаю. – Покорно говорила она, не поднимая глаз на него.
– Так раздевайся.
Она послушно стала снимать платье, осталась в рубахе нижней и спросила:
– Рубаху снимать?
– А чего же не снимать, стесняться тебе нечего, изъянов в тебе нет, всё ладно у тебя. Ты красивая. Да и рассмотрел я тебя всю. Ни одну из баб своих я так не рассматривал, как тебя.
Она сняла рубаху, бросила её на пол рядом с жаровней. Тут Ёган еду принёс.
Волков дал вдове поднос:
– Ешь.
– Это мне всё?
– Да, садись на кровать и ешь.
Она ела быстро и жадно, видать не очень кормили её в тюрьме магистрата.
Грязная, волосы растрёпаны, а всё одно красивая, нечета, конечно Брунхильде, та молодая, здоровая, от той бабья сила так и льётся наружу, но и эта тоже красива. Волкову захотелось её немного успокоить, и он сказал: