Холодный туман
Шрифт:
А через пару часов — и вправду, будто по сигналу чудо-волшебника, эшелоны туч, громоздясь и расталкивая друг друга, вдруг заспешили к смыкавшемуся с морем горизонту, мрачная сетка дождя тут же исчезла, по-весеннему заголубело небо — и уже через десяток минут поступила команда на вылет.
И вот они опять над Данцигом. Прикрывают штурмовиков. Те уходят далеко в море, там разворачиваются и правыми и левыми пеленгами идут на штурмовку. Однако немцы уже разгадали этот прием, зенитные пушки на еще уцелевших кораблях, в глубоких ячейках на берегу открывают заградительный огонь, штурмовики маневрируют, но не всех это спасает от губительного обстрела. Падает, врезавшись в песчаный берег один «Ил», объятый пламенем идет на таран эсминца еще один, но не долетев до корабля, взрывается, и
И вправду: ветер раскачивает парашют с летчиком из стороны в сторону, это выглядит так, будто летчик катается на качелях, но сверху на него пикирует «фоккер» и еще издали открывает по нему пулеметный огонь.
Микола, задыхаясь от ярости, говорит своему ведомому Валерию Строгову: «Прикрой, атакую!»
Он на форсаже сближается с «фоккером», открывает по нему огонь, однако тот свечой уходит вверх, успев все же длинной пулеметной трассой в клочья распотрошить парашют, и летчик с высоты более тысячи метров камнем падает на землю.
Миколе кажется, будто внутри у него что-то взорвалось от исступления, от бешенства; если бы ему удалось — он пошел бы сейчас на прямой таран, он своей машиной врезался бы в этого сволочного «фоккера», он, конечно, погиб бы и сам, но в последний миг закричал бы от дикого восторга, что он рассчитался с этим «живодером с волчьим рылом». «Помоги мне, судьба моя!», — шепчет Микола Череда.
Однако «фоккер», которого он пытался догнать, каким-то сложным отработанным маневром уходит от Миколы в сторону и как бы перетасовывается с целой стаей «мессеров» и «фокке-вульфов», ведущих отчаянный бой с нашими истребителями. Вот в это самое время Микола Череда и услышал чей-то до неузнаваемости хриплый от натуги голос: «Комэск, прикрой Валерку!»
Он оглянулся, — думая, что Строгов позади его машины, как всегда, когда надо прикрывать. Однако, позади Валерия не было, через секунду-другую он увидел его справа, метрах в двадцати от своего «Яка». Что-то с Валерием было неладно: скорость его истребителя явно упала, машина летела так, будто какая-то встречная сила не пускала ее вперед, и эта же самая неведомая сила то подбрасывала истребитель вверх, то бросала вниз. А сверху — на Строгова с двух сторон пикировали два «фокке-вульфа», и пулеметные трассы их пересекались как раз на кабине, в которой в какой-то безжизненной позе сидел, свесив голову на грудь, Валерий. Фонарь был разбит вдребезги, шлем сильным ветром сорвало с головы летчика, и Микола видел, как встречный поток воздуха теребит, рвет густые его волосы.
Микола закричал:
— Валера, держись! Я прикрываю тебя!
Он поймал в прицел одного из «фоккеров» и ударил по нему из пушки. Это был отличный удар: «фоккер» не загорелся, не вспыхнул, он просто развалился на части — и крылья, фюзеляж, руль поворота начали падать на землю, а вслед за ними падал и летчик, долго не раскрывая парашют. Но вот размалеванный синими, коричневыми, голубыми полосами купол точно рванулся кверху, потом начал плавно опускать на землю. Почти непреодолимое желание расстрелять летчика на миг захлестнуло Миколу Череду, но он все же переборол это желание — даже в минуты почти нечеловеческого неистовства он не хотел уподобляться тем, кого он называл волками. Да и времени у него не было ни минуты: не упуская из вида «Як» Строгова, Микола в то же время следил за вторым «фокке-вульфом», продолжающим «добивать» Валерия. Во что бы то ни стало надо было отсечь этого «феккера» и дать возможность Строгову выйти из боя.
«Выйти из боя, — сказал про себя Микола Череда. — Ему надо выйти из боя… Или он уже не может этого сделать?»
И Микола крикнул:.
— Валера, прыгай! Ты меня слышишь? Я приказываю — прыгай! Слышишь меня? Ты слышишь меня? Я приказываю — прыгай!
Он кричал во весь голос, кричал до хрипоты, надеясь, что Валерий Строгов услышит его и покинет явно искалеченный самолет, который еле держался в воздухе. Но Валерий Строгов молчал, и его молчание вселяло в Миколу такой страх, какого он доселе никогда не испытывал, хотя ему не раз, и не два, и не сто раз приходилось участвовать в схватках, когда жизнь висела на волоске и в любой миг могла оборваться. Ему удалось отсечь второго «фоккера» от самолета Строгова, он летел теперь с Валерием почти рядом, чуть выше, а недалеко от них — и выше, и ниже крутилась карусель боя, и там тоже жизнь каждого летчика его эскадрильи висела на волоске в любой миг могла оборваться, но Микола Череда сейчас ни о ком другом, кроме Валерия Строгова, не думал, он видел только Валерия Строгова, безжизненно опустившего голову на грудь, и видел его счастливое, просветленное лицо, когда он сидел рядом на топчане с письмом отца в руках и говорил: «Радость у меня, товарищ командир эскадрильи. Очень большая радость…»
— Прыгай, Строгов! — еще раз закричал Микола. — Я приказываю тебе — прыгай!
И в это мгновение самолет Валерия сильно задрал нос кверху, так сильно, что могло показаться, будто летчик, потеряв голову, решил без скорости пойти на петлю, но машина вдруг свалилась на крыло и тут же сорвалась в штопор, почти в плоский штопор, из которого ей уже было не выйти. Командир эскадрильи Микола Череда знал, что это конец. И не надо было ему идти на крутое снижение вслед за падающим в штопоре истребителем Валерия Строгова. Не надо было потому, что он до сих пор (и наяву и во сне) видел гибель Федорова Ивлева и, все это вспоминая, стонал от душевной боли, как стонал от такой же боли, будто ему наносили одну рану за другой, и тогда — когда вспоминал гибель Василь Иваныча Чапанина, Геннадия Шустикова и других своих друзей, без которых жизнь становилась все беднее и, казалось, ненужнее. Но он все-таки круто снижался и в каком-то полубезумном забытьи все кричал: «Прыгая, Валерий!», кричал до тех пор, пока самолет Строгова врезался в землю и тут же взорвался, выбросив к небу смерч огня и дыма.
«А завтра приедет повидаться с сыном его отец», — подумал Микола Череда, не замечая, как слезы одна за другой потекли из его глаз.
И тут он различил голос Денисио, злой, яростный голос, который заставил Миколу как бы очнуться и снова войти в реальную жизнь, где продолжалась смертельная борьба. Денисио, кажется, кого-то звал на помощь, но на зов никто не отзывался, словно никого, кроме самого Денисио, в этом мире не осталось, хотя все небо гудело от рева моторов, пулеметных трасс и пушечных залпов.
Сделав круг над угасающим огненным смерчем, командир эскадрильи Микола Череда уже через две-три минуты на предельной скорости влетел в карусель боя и сразу же увидел «Як» Денисио, который гнался за «мессером», а в хвост ему пристроился «фоккер», готовый с секунды на секунду открыть огонь. Не появись в эту минуту Микола — и участь Денисио, одного из самых опытных летчиков-истребителей не только эскадрильи, но и полка, была бы решена. Так же, как Денисио, не замечая повисшего у него на хвосте «фоккера», немецкий летчик не заметил и догнавшего его Миколу Череду. А тот, дрожа от неостывшей еще ярости, не открывал огонь до тех пор, пока не оказался всего в пяти метрах от «фокке-вульфа». Он мог сбить его одной пулеметной очередью, но, как ему казалось, от такого удара он не получил бы полного удовлетворения. А душа его сейчас жаждала чего-то особенного, не совсем рядового. И, поймав в прицел немецкого летчика, Микола ударил по нему из пушки.
И после того, как «фоккер» пошел к земле, Череда коротко произнес:
— Вот так…
Апрель в Германии похож на белорусский апрель как две капли воды. Утро может быть пасмурным, дождливым, сырой, промозглый ветер пронизывает человека до костей, видимость такая, будто смотришь на грешный мир через матовое стекло.
Но вот над леском или рощицей приподнялось солнышко, пригрело землю, пригасило промозглый ветер — и сразу запахло настоящей весной, в еще спокойном от кровавых схваток небе закурлыкали растревоженные артиллерийской и минометной канонадой журавли, а в молодой, зеленой листве деревьев застрекотали неугомонные сороки и закуковала кукушка-прорицательница…