Хонорик на тропе кладоискателей
Шрифт:
– И правильно, здесь бояться нечего, - кивнул Клюв.
– В Москве, уверяю вас, больше опасностей на каждом шагу. Машины, хулиганы всякие... А здесь тишина и покой. И пейзажи, ах, какие пейзажи! Так бы и писал их с утра до позднего вечера. Кстати, - обратился он к Соне, - я хотел бы посмотреть твои работы. Видел тебя с мольбертом. Приятно встретить коллегу. Признаться, кое-какими секретами, которые открылись мне в живописи, я готов поделиться. Смешение красок, правильная грунтовка... Секреты перспективы, наконец! Здесь такие пространства, что без этих секретов их просто невозможно поместить на картине.
Соня захлопала ресницами:
– Да, действительно, очень трудно рассчитать перспективу... Я не привыкла к таким просторам. В Москве совсем другое дело.
– Вот я и говорю, что надо больше бывать на пленэре! Надо, надо тренировать глаз и руку, без этого художника не бывает. Вообразить можно что угодно, но практика - великое дело. Нельзя сидеть дома! Поэтому приглашаю вас на прогулку. Прекрасная, как русалка, девочка усовершенствует свое мастерство живописца, а молодой человек с таким чудным именем и с такими выразительными веснушками продолжит свои поиски.
Макар от удивления чуть не выронил рогульку, которую он на всякий случай спрятал за спиной. Странно: то пугал, что не надо ходить на прогулки, то сам приглашает! И как он узнал о том, что Макар хочет продолжить поиски?
Глава IX
ПРОГУЛКА С ПРЕПЯТСТВИЯМИ
Мама удивилась не меньше.
Когда она вернулась и узнала, что дети ждут ее лишь для того, чтобы получить разрешение на прогулку с художником, она даже забыла заставить Ладошку выпить теплого парного молока. Его всегда надо было заставлять - не любил он это занятие, в отличие от Нюка. Хонорик набросился на молоко так, что даже блюдце задрожало и молоко заколебалось под частыми движениями его язычка. А Ладошка хитро отодвинулся в сторону от стола. Так его чашка и осталась нетронутой.
– Помнится, Григорий Григорьевич, - удивленно вскинула брови мама, вы настойчиво рекомендовали нам не гулять по окрестностям. Что-то изменилось с тех пор?
– Что вы, уважаемая Александра Александровна, - смущенно закашлялся Клюв.
– Какие рекомендации? Я допустил некоторую бестактность и приношу свои извинения. Люди свободны как птицы и могут гулять и летать, где им вздумается. Кстати, я как раз и хочу этой прогулкой загладить свою вину перед вами. Я посмотрю Сонины работы, покажу ребятам дворец, склоны этого чудесного холма. Вы не возражаете?
Мама колебалась, это было видно по ее нахмуренному лицу.
– Вообще-то это выглядит так, будто вы сначала запрещаете нам гулять, а потом милостиво разрешаете, - как бы раздумывая, проговорила она.
– А мы не гуляли лишь потому, что муж уехал на время в Москву. Но ладно, Григорий Григорьевич, даже странно вести такие продолжительные разговоры на эту тему, так ведь? Спасибо за приглашение, идите гуляйте. Возьмите и Ладошку знаете, мои дети любят гулять вместе.
– И Нюка!
– подсказал Ладошка.
– Я его в клетке понесу.
– Пойдем всем-всем дружным коллективом!
– заулыбался Клюв.
– А вы, Александра Александровна?
– Это уже будет целая толпа.
– Мама покачала головой.
– Да и работы много. Мы ведь ездили по дальним деревням, видели несколько настоящих старинных праздников... Теперь мне надо зафиксировать впечатления.
Зрелище было что надо! По узкой тропинке вдоль изгороди - заросли травы позволяли идти только друг за другом - двигалась странная процессия. Григорий Григорьевич с мольбертом, Соня с мольбертиком, Ладошка с клеткой на плече, а чуть впереди этой колонны двигался Макар - конечно же, с неизменной рогулькой, словно проверяя безопасность тропинки.
На всякий случай он захватил с собой и оружие - баллончик и петарды. Ну, и ножик: Макар собирался вырезать из лозы еще одну рогульку. Почему-то казалось, что свежевырезанная - более чувствительная. Во всяком случае, хотелось иметь хотя бы две, чтобы сравнивать их в работе.
– Помните, здесь стог сена сгорел?
– спросил Григорий Григорьевич, когда они вышли на луг.
Еще бы! Макар это хорошо запомнил.
– Есть у меня один подозреваемый на примете, - сказал художник. Хулиганистый мальчишка.
– Я тоже был подозреваемый, - проворчал Макар.
– Это еще доказать надо.
– А он признается, - сказал Григорий Григорьевич.
– Я у него вежливо спрошу, и он все расскажет.
– А зачем вам это надо?
– спросила Соня.
– Вы что, следователь?
– Почему следователь?
– улыбнулся художник.
– Просто считаю, что всегда должна торжествовать справедливость. Иначе жизнь теряет смысл. Если кто-то совершил пакость, а люди думают при этом на невинного человека, какая же в этом справедливость? Нет, ребята, даже не отговаривайте меня, я обязательно попрошу его признаться.
Макар покосился на Клюева. Странно было слышать от него такие слова. Но почему? Потому что он сразу записал Григория Григорьевича в преступники? Ну, конечно, не в преступники, но, во всяком случае, отрицательным персонажем он показался Макару сразу. Значит, не всегда верно первое впечатление?
– Кстати, вот эта часовня, - улыбнулся Клюев, - меня жутко пугала целый месяц. Места себе не мог найти от беспокойства. И страшно было, и хотелось ее тайну раскрыть. Долго-долго она меня мучила, пока не...
– Раскрыли?!
– воскликнул Макар.
– И в чем эта тайна? Что это за звуки?
– О, да вы уже довольно много знаете, - засмеялся Григорий Григорьевич.
– И тоже испуганы этими звуками? Страшновато, что и говорить! Но просто так рассказать... как-то неинтересно. Вот давайте как-нибудь совершим вечернюю экскурсию, тогда и узнаете этот секрет. Идет?
Слово "идет!", произнесенное сразу в три голоса, было ответом. Даже Нюк при этом вопле зажмурился.
"Все-таки он нормальный дяденька, - уже веселее подумал Макар.
– Даже жалко его Клювом обзывать. Хотя - мы же не в глаза ему так говорим..."