Хонорик на тропе кладоискателей
Шрифт:
– Григорий Григорьевич, - спросил он, - а что эти мальчишки разыскивают в усадьбе? Что-то конкретное или просто так, на всякий случай, поиски ведут?
– Ты про местных, да?
– Художник даже поморщился.
– Хулиганы они, вот кто. Ищут что-то, а что, сами не знают! Стены долбят, перелопачивают землю... Дураки - разрушают и без того уже разрушенную красоту. Кстати, этот поджигатель - один из них, из той компашки. Ох и поговорю я с ними, если увижу!
На лице Григория Григорьевича выразилось отвращение к тем, кто ни за что ни про что разрушает старинную красоту.
– Оии и меня не пускали в усадьбу, - сказал Макар.
– Ничего, пустят, - заверил художник.
– Вы теперь не одни. Да и мне с вами веселей. Легче будет с ними разговаривать. Вместе мы - сила!
Ладошка, услышав эти слова, передал клетку с хонориком Макару, а сам выломал ветку из ближайшего куста и помчался с ней, как с саблей, срубая на пути высокие стебли крапивы. Художник добродушно рассмеялся ему вслед.
"И смех у него добрый, - подумал Макар.
– Где-то я читал, что только добрые люди радуются, когда смотрят на детей... И с чего я взял, что он отрицательный? Что говорит как-то чересчур торжественно? Так он же художник, они же все какие-то... необычные".
– Кстати, здесь недалеко есть чудный мостик через речку, - сказал художник.
– Я уже много раз запечатлел его на своих картинах и все никак не успокоюсь. Потрясающий вид! Давайте зайдем посмотреть.
Тропинка раздвоилась как по заказу, и правая повела ребят по незнакомым еще местам. Излучины неширокой речки плавными изгибами повторяли друг друга, берега были сплошь покрыты такими разнообразными цветами, будто кто-то специально собирал их вместе, стараясь не повторить ни одного. Так мама собирала полевые цветы - получались пестрые огромные букеты, которые отливали издалека одним цветом; Макар про себя называл его "летним".
Мостик был поднят метра на два над водой, потому что уравнивал верхние кромки берегов. Он был похож на горный канатный мост - его длинные жердочки покачивались при каждом шаге. Перильца были скорее символическими: по их тонкости на глаз можно было определить, что опираться на них основательно не стоит.
– Э-э, нет-нет-нет, - сказал художник, когда ребята смело шагнули на жердочки.
– Так нельзя, а то можно мостик провалить. Видите, какой он воздушный? Давайте по одному, чтобы между нами была дистанция.
– Ладошка, ты лучше не ходи!
– сразу сказала Соня.
– Я с краешка, последний, - попросился Ладошка.
Через минуту вся четверка, не считая хонорика, как праздничная гирлянда на тонкой ниточке, возвышалась над водой. Макар стоял посередине, и ощущение полета не покидало его. Вода проплывала внизу, мостик покачивался, легкие перильца подрагивали в руках, ветер освежал лицо - чем не полет? К тому же и голова начинала кружиться.
– Ладошка!
– скомандовал он.
– Сходи на берег. И мы за тобой, по очереди.
Конечно, по очереди. По-другому и не получилось бы.
– А! Вот и ты, дорогой!
– одновременно и радостно, и строго воскликнул Григорий Григорьевич.
Макар оглянулся. На противоположном берегу стоял Ромео.
– Мне пройти надо, - буркнул он.
– Что вы, на экскурсии?
– Пройдешь, пройдешь, - успокоил его художник.
– Через минуту и пройдешь. Ну, что решил? Подумал над моим предложением? Ведь пойми, дорогой мой Ромка, что признаться в содеянном хоть и трудно, но приятно. Хотя это слово не очень-то подходит... Кстати, ты помнишь, что я тебе обещал за признание?
Ромка молча хмыкнул.
– Я напишу твой портрет, - продолжал художник.
– И у тебя будет память на всю жизнь о твоем благородном поступке. Тьфу ты, опять неточное слово! Разве признание - благородный поступок? Это просто... правильный поступок!
"Ничего себе!
– подумал Макар.
– Да он к тому же еще и воспитанием занимается. Воспитанием этого самого "воспитанного" Ромео! А я думал, он его за шкирку - и готово признание".
– Мне пройти надо, - повторил Ромка.
– Ладно, разминемся как-нибудь!
И он ступил на мостик. Соня стояла к нему ближе всех.
– Ой!
– Она вцепилась в перильца.
– Здесь узко.
– Не ходи!
– крикнул Макар.
– Мы сейчас сойдем, и ты переправишься! Поворачивай назад!
Но Ромка его не слушал. Он шел прямо на Соню, приговаривая:
– Разминемся! Обязательно разминемся!
Он приблизился к Соне и что-то шепнул ей.
– Проходи, проходи, - смущаясь и краснея, сказала она.
Чтобы разминуться с Соней, Ромка перехватил перила мостика так, что получилось, будто он обнял ее: одна рука была по одну сторону, другая - по другую.
– А ну, двигай!
– крикнул Макар.
– Или я тебя сейчас в воду столкну!
– Ай-ай-ай, какие мы грозные!
– покривлялся Ромео, но все же оторвал руки от перил.
– Боюсь до смерти. Перейти-то мне надо?
И вдруг мостик почему-то качнулся, будто его кто-то резко толкнул. Ромео потерял равновесие, взмахнул несколько раз руками, машинально ухватился за Соню и... они оба полетели в воду!
Брызги долетели до Макара, и в голове его сверкнула только одна мысль: Соня не умеет плавать! Даже не успев ее додумать до конца - какие могут быть мысли в такие мгновения!
– Макар уже летел по воздуху, собирая на лету брызги от Сониного падения.
Хорошо или плохо, что речка оказалась здесь глубокой? Хорошо - для того чтобы не удариться о дно или о какую-нибудь корягу, но плохо - потому что любая глубина была Соне опасна. А вдруг она сразу уйдет на дно? Макар вынырнул, чтобы осмотреться, и услышал, как совсем рядом с ним словно взорвалась в воде бомба - так ему показалось. Это упал в воду Григорий Григорьевич.
Соня барахталась, но, как ни странно, лицо ее было совершенно не испуганным, а сосредоточенным.
– Соня, ты за столбик хватайся!
– завопил сверху Ладошка.