Хозяин тайги (сборник)
Шрифт:
Муся засевает семена в плошки. В иных плошках уже крупные зеленя.
Мерзлое окно оттаивает, оплывает. В окно стучатся первые капли дождя. На поле Чапурин пашет на паре лошадей двухлемешным плугом.
Аржакон погоняет лошадь с сеялкой. Муся стоит на запятках сеялки.
И вот уже комбайн плывет. Комбайнер в очках, незнакомый нам. А подручным сидит Аржакон; он дергает за веревку копнителя. Параллельно с комбайном идет грузовик — принимает зерно.
Грузовик отходит от комбайна и катит по пыльной полевой дороге.
Он подъезжает к пакгаузу возле реки; здесь
На очередной машине подъезжает Василий, подходит к Мусе, спрашивает:
— Нагрузились?
— Да, — отвечает счастливая Муся.
— Ну, поздравляю! С первым рейсом нашей "Якутянки", — Василий жмет ей крепко руку.
— Разрешите и мне присоединиться, — жмет руку Мусе приемщик. — Ваша "Якутянка" далеко пойдет.
— Не знаю, как "Якутянка", а вот автор ее далеко поедет... Это уж точно! — Василий вынимает из папки отпускной билет и подает Мусе.
Муся читает, сначала не понимая:
— Отпускной билет... — И взрывается от радости: — В Москву едем? На восемь месяцев! Вася, милый!
И она, забывшись, целует его при всех.
Опытная станция. Длинный северный день клонится к концу. Еще в кровавом отсвете заходящего солнца полыхает закат, еще в синей дымке хорошо просматриваются восточные дали, а природа уже спит: затихла до зеркального блеска река, не видно птиц в воздухе, бормочут спросонья куры на поветях, тяжко вздыхают жующие сено лошади, спят на подушках дети — Володя и Наташа, и где-то далеко на лесной опушке монотонно и протяжно кричит полярная совка-сплюшка:
— Сплю-у-у... Сплю-у... Сплю-у-у...
Василий и Муся сидят в селекционной лаборатории. На столах целые вороха отборного зерна. И они утомились: Василий курит, Муся сидит, устало опустив руки.
— На сегодня хватит, — говорит Василий. — Спать пора. Завтра с рассветом в путь.
— Да, пора, — отзывается Муся...
Они шли от реки. Их было трое: один в военной форме с пистолетом, второй в сапогах, черном плаще и широкой кепке, третьим был Судейкин. Они подошли уверенно к дверям Силантьевых и постучали.
— Кто там? — отозвался Василий.
— Василий Никанорович, откройте! — сказал Судейкин. — К вам уполномоченные.
Василий открыл дверь и те вошли, оттеснив его плечом.
— Спокойно! — сказал человек в кепке. — Мы из Якутска.
Он показал Василию удостоверение и ордер на арест, потом коротко приказал:
— Собирайтесь!
Муся, еще толком не поняв, в чем дело, спросила:
— Куда?
— Вас это не касается, — ответил тот, в кепке.
Между тем он и лейтенант стали тщательно осматривать комнату. Но здесь, ничего, кроме кроватей, да шкафа, да спящих детей не было.
— Где ваши бумаги? — спросил старший, что был в кепке.
— Какие бумаги?
— Ну, записи, книги, тетради.
— Все в лабораториях, — услужливо сказал Судейкин.
— А вы помолчите, — оборвал его старший.
— Есть! — вытянулся Судейкин.
—
Василий, все трое пришедших и последней Муся вошли в лабораторию Василия.
— Это ваши записки? — указал старший в черном плаще и кепке на стопку папок, тетрадей и черновых записок.
— Да, — сказал Василий.
— Забери! — коротко кивнул лейтенанту старший.
Тот моментально сложил все в большую кожаную сумку. Человек в кепке деловито осмотрел содержание стола, прошелся глазами по стенам, оглядел полы.
— Вы, может быть, ответите мне, что это значит? — опять спросила Муся.
— Ваш муж обвиняется в антисоветской деятельности, — холодно ответил человек в кепке.
— В чем она заключается? — спросил Василий.
Тот даже не обернулся к нему.
— Он еще удивляется! — сказал Судейкин. — То кулаков покрывал... То кампанию всеобщей коллективизации дискредитировал...
— А вы помолчите! — оборвал его старший, и — Василию: — Пошли!
Они двинулись к выходу. Муся преградила дорогу Василию, глядела на него скорбно и потерянно.
— Не волнуйся, — произнес Василий. — Это какое-то недоразумение. Я скоро вернусь.
— Прощай, Вася! — она поцеловала его и сказала спокойно: — Вещи необходимые пришлю.
— Прощай, Муся!
— Я буду ждать тебя.
Все четверо вышли. Муся осталась недвижной и глядела куда-то в угол.
Муся сидит одна-одинешенька на пустынном речном берегу. Уже высоко поднялось солнце, стремительно проносятся над речной гладью береговушки, топают на пристани проснувшиеся пассажиры, поскрипывают сходни под тяжелыми сапогами грузчиков, а она не шелохнется, будто спит. Смотрит в туманную речную даль, где скользит еле различимая черная точка, похожая на такую же шуструю береговушку. Но эта черная точка заметно приближается, вырастает и обретает знакомые очертания станционного катера. Сидит за рулем один Судейкин. Василия нет.
Муся встала, спустилась по берегу к самому урезу воды. Судейкин вырулил на песчаную отмель, лихо выпрыгнул из катера, даже не поздоровавшись с Мусей, словно ее и не было здесь. На лице его играла злорадная усмешка.
— Где Василий? — сухо спросила Муся.
— Ваш муж отстранен от должности. Его попросили задержаться... до выяснения обстоятельств.
— Это какое-то недоразумение, — машинально повторила Муся давешнюю фразу Василия.
— Недоразумение то, что вы руководили станцией. А я переживал.
— Ну что ж, зато теперь вы довольны, — сказала Муся.
— Пока еще нет. Вот когда я вас отсюда вытряхну, тогда успокоюсь. — Он повернулся уходить и через плечо бросил: — Почвенную лабораторию сегодня же освободить. В ней будет мой кабинет. Вам подготовить дела к сдаче, — и ушел.
Утро. Проснулись дети: Володя, черноголовый мальчик, в трусиках и в майке делает зарядку, Наташа все еще лежит в своей кровати, закинув руки за голову, смотрит в потолок. А мать, безучастная ко всему, сидит за столом все в той же одежде, в которой была возле реки, смотрит долгим невидящим взглядом куда-то в окно — по всему видно, что она и в руки ничего не брала.