Хозяйка чужого дома
Шрифт:
Терещенко в жизни своей видел немало замечательных особ, а уж каких красавиц! Помнится, в одной из его командировок на юг к нему, по местному обычаю, царящему среди высокопоставленных чиновников, ожидающих выгодного договора, подвели самую настоящую Шахерезаду. Правда, подарка он не принял – то ли условия договора ему не понравились, то ли стало совестно обманывать жену. Он ведь очень редко ей изменял, потому что тогда именно она была настоящей царицей, самой лучшей из его женщин. Этакого истинно русского благородства, самоотвержения и ласковой веселости, как у его
Тогда, в ту их встречу, Терещенко еще не показал ей, как он к ней относится, рассказывал какую-то чепуху про семью, как он всем доволен… Да, поцеловал Елене руку – но, кажется, этот жест выглядел как-то по-отечески, целомудренно. Как она отнесется к тому, если он начнет по-настоящему ухаживать за ней?
– Не важно, – сказал ему Бармин, – будут ли ваши чувства ответными или безответными. Просто живите, добивайтесь, играйте… Играйте, даже если все будет немного как в кино – море цветов, бриллианты, мольбы на коленях, все эти словечки «навсегда», «никогда», «до гробовой доски» и так далее. Вы всю жизнь были чересчур щепетильным и разумным, пора измениться.
Да, пора. Надо в самое ближайшее время предпринять что-то, придумать… В самом деле, очень интересно плести романтические интриги. Ведь результат их не будет формальным, Федор Максимович испытает самое настоящее счастье – счастье удовлетворенной любви. Это вам не фигли-мигли с гетерами, не благородные супружеские отправления… Сходить с ума от любви приятно. Невыразимо приятно.
Все так же бледнея и задыхаясь от томительных предчувствий, Терещенко нажал кнопку переговорного устройства и обратился к секретарше:
– Мария Михайловна, позовите ко мне Славика, пожалуйста…
Славик был молодой и очень сообразительный юноша. В конторе Федора Максимовича он состоял на должности менеджера, имеющей в наше время и в нашей стране весьма расплывчатые очертания. Иностранным словом «менеджер» у нас можно назвать все что угодно, втиснуть в него самые разнообразные обязанности. В случае со Славиком так оно и было – обыкновенно он сидел на телефоне, решая некоторые несложные вопросы с продажей нефтепродуктов, и имел неплохой процент с продаж. А потому имел хоть и простенькую, но новенькую иномарку, квартирку, купленную на заработанные собственным трудом деньги, возможность каждую субботу, с истовостью какого-нибудь хасида, посещать ночные клубы – под ручку с любимой девушкой, кандидаткой в фотомодели…
Но какую-то часть своего рабочего времени Славик тратил на решение проблем иного рода. Еще с давних времен существовала порода людей, которых обычно называли «порученцами» – слово тоже сколь зыбкое, столь и конкретное. Поручения могли быть самыми разнообразными, и выполнение их варьировалось от незаконных, даже уголовных, способов до почти святых. Порученцем не мог стать любой человек – для этого дела надо было иметь особое умонастроение и умение быть под чьим-то началом, угождать кому-то. Откровенное лизоблюдство редко
Славик обожал Терещенко как отца родного. И не только потому, что у него отца сроду не было. И не потому, что кормился из рук своего начальника и был не единожды облагодетельствован им. Нет, Славик почитал Федора Максимовича не только из благодарности, хотя благодарности тоже не был чужд, а потому, что считал своего шефа чуть ли не мессией.
– Наш Терещенко – человек будущего, – не раз говорил он будущей фотомодельке во время передышек между танцами, перекрывая клубный шум. – Через таких людей Россия возродится…
Фотомоделька восторженно кивала – она согласилась бы с любым утверждением, которое слетело бы с уст ее замечательного Славика. Ведь он не пьет, не курит, ведет здоровый образ жизни, симпатичен, обеспечен!
Славик хотел когда-нибудь стать таким же, как его шеф, – богатым, мудрым, справедливым и щедрым. И чтобы его шевелюра поседела так же красиво, а в уголках губ поселилась та же немного высокомерная, но терпеливая печаль, которая терзает каждого, кто осознает быстро текущее время. Хотел даже, чтобы его фотомоделька с годами превратилась в такую же благородную и прекрасную матрону, как жена Федора Максимовича. Словом, Терещенко был для Славика образцом, и он не считал подхалимством лишний раз помочь своему хозяину в какой-нибудь сложной ситуации.
– Славик, вот какое дело… – задумчиво произнес Федор Максимович. – Мне надо разузнать кое-что деликатное.
Славик серьезно кивнул. Он уже чувствовал азарт гончей, которая рыщет в камышах в поисках подстреленной птицы, чтобы потом с гордостью положить ее к ногам хозяина.
– Ты помнишь картины, которые висят у нас в холле? – спросил Федор Максимович, начиная издалека, и получил в ответ еще один преданный кивок. – Это работы одной молодой талантливой художницы…
– Я ее видел. Знаю.
– Откуда?
– Она же приезжала к нам в офис, и я даже взял у нее автограф – она расписалась на ксерокопии своей картины. Ну, той, где задворки и полуразрушенное деревянное крыльцо и которая висит напротив отдела доставки…
– Наш пострел везде поспел, – с ноткой осуждения произнес Федор Максимович, но придираться к Славику не стал – что, мол, ксерокопирование без согласия творца художественных произведений это нарушение авторских прав и незаконное тиражирование предметов искусства. Терещенко прекрасно знал, что дальше квартирки Славика ксерокопия не пойдет. – Хорошо, что ты ее знаешь.
– Ее зовут Елена Качалина.
– Да, Елена… – спокойно произнес шеф, и Славик уловил в его голосе нечто такое, что было очень далеко от серьезного бизнеса. Он продолжал смотреть на Терещенко внимательно и преданно. – Я бы хотел узнать о ней все.
– Полное досье?
– Н-не совсем… Она замечательный человек и замечательный художник, но ты сам, братец, знаешь, как нелегко в нынешнее время живется людям творческим. Я беспокоюсь за нее. Кажется, в личной жизни у нее не все в порядке…