Хозяйка чужого дома
Шрифт:
– Одна. Впрочем, к ней иногда заходит сосед – это его жена ушла к мужу Елены.
– Что за сосед?
– Да как сказать… Ни рыба ни мясо.
– Нет, он не может быть ей интересен, – задумчиво покачал головой Терещенко. – Между ними ничего нет.
Славик сначала не понимал интереса своего шефа к художнице. Но он настолько почитал Терещенко, что в конце концов Елена Качалина тоже стала казаться ему необыкновенной красавицей, за которой вполне можно было немного приударить за спиной богоданной жены. То, что интерес шефа к Елене совсем не меценатский и не отеческий, он понял сразу. При своем стремлении походить на Терещенко Славик даже подумал о том, не влюбиться ли и ему тоже
Он позвонил на работу Косте Качалину и узнал его новый адрес, представившись человеком, готовым дать материал для написания интересной статьи на остромодную тему. Он нашел эту чертову дачу где-то далеко за городом. Какие-то писульки в конверте он действительно привез с собой. Но, разумеется, Косте они не подошли, однако главным в той их встрече было не это. Славик совершенно очаровал влюбленную чету. В конце разговора они даже забыли, зачем приезжал к ним этот элегантный молодой человек, – для них он был уже близким другом, с которым так приятно провести время за бутылочкой роскошного вина (рискуя водительскими правами, Славик пил с ними вино, к которому у него нашлись с собой якобы случайно купленные в «Праге» пирожные…).
– Значит, Елена совсем не переживает из-за ухода мужа? – спросил Терещенко.
– Ни капельки. Или искусно делает вид, что ей все до лампочки. Ритм ее жизни, во всяком случае, никак не изменился – она сейчас оформляет книгу для одного детского издательства, издательство ею очень довольно, сообщает, что книга будет готова точно к сроку, и качество работы очень высокое… Федор Максимович, я думаю, что если женщина страдает, то все валится у нее из рук. В этом же случае – все наоборот.
– А… а кроме соседа? – рассеянно спросил Терещенко, не зная, радоваться или печалиться ему от Елениного хладнокровия. – Есть у нее еще кто-то?
– Никого. За тот срок, что я наблюдал за ней, больше никого не обнаружил.
– Расскажи-ка мне о ее муже и этой…
– Разлучницу зовут Ларисой, – напомнил Славик, вертя в руках кожаную папочку.
– Вот-вот…
– Костя – замечательный мужик, раблезианского такого типа, который и ест, и пьет, и любит от души…
– Голубчик, умеешь ты… – засмеялся опять Терещенко. – Ладно-ладно, молчу!
Он тоже слегка фамильярничал со своим подчиненным, как будто был на равных с этим молодым человеком с блестящими глазами. Федору Максимовичу нравилось немного поиграть в простого смертного.
– Да. Бывший муж мне очень понравился, правда. В нем есть что-то природное, настоящее… И Ларису можно понять – внешне он очень эффектно выглядит.
– Я его помню, – вдруг произнес, наморщив лоб, Федор Максимович, – видел на одной из выставок. Помнится, мы даже поговорить успели о чем-то… Елена нас познакомила. Ну да – это был Костя! Такой высокий, плечистый?
– Да. Они с Ларисой купили машину и еще много всякой ерунды – я их понимаю, без этих вещей в их положении прожить невозможно. Интересная деталь – мечта Ларисы и Кости из-за этих приобретений становится несбыточной, что, как вы понимаете, бодрости духа им не придает.
– У них была мечта?
– Она у них есть и сейчас. Только теперь уже в разряде несбыточных.
– Забавно… – промурлыкал Федор Максимович. В голове у него вертелись какие-то мысли, но пока еще он не представлял, какую именно выгоду можно извлечь из обнаруженной ситуации. – Так какая же была мечта у этих, которые на бивуаке сейчас живут?
– У Кости и Лары? Они хотели съездить за границу – что-то вроде свадебного путешествия, медового месяца.
– Неужели у них совсем нет средств? Насколько я понимаю, это не так уж дорого. Если взять, например, Турцию…
– Федор
– Рай на земле? – пожал плечами Терещенко. – Впрочем, этих молодых людей можно понять – медовый месяц надо проводить непременно в романтическом месте. Это так скрепляет отношения…
– Именно! – кивнул Славик, стоя возле дверей в почтительной и в то же время несколько развязной позе.
– Ладно, иди.
Славик с поклоном растворился в дверях, а Федор Максимович еще долго сидел в кресле в том же положении, закинув ноги на стол, и пристально разглядывал потолок, словно на нем были зашифрованы нужные ему ответы. Елена была совсем близко (меланхоличного соседа Федор Максимович не посчитал препятствием), в прозрачном августовском свете, льющемся сквозь открытые жалюзи, были растворены ее голубые глаза, холодные и страстные, и они обещали Терещенко такие наслаждения и мучения, каких он не знал до сих пор. «Моя девочка! – пробормотал он, чуть шевеля носками ботинок. – Ты будешь только моя девочка. А там – гори все синим пламенем. Ничего не жалко!» Больше всего Федор Максимович боялся приступов своей жестокой хандры, от которой безнадежно холодело сердце, а мир представлялся лишенным всякого смысла, скучным, лицемерным, черно-белым. Хандра уже давно не посещала Терещенко, и теперь он окончательно уверился, что может излечиться только с помощью голубоглазой насмешливой художницы.
Наконец та самая passion посетила его… Терещенко в этом не сомневался, как не сомневался во многих других вещах. В прозрачном голубовато-сером воздухе он строил замки, в которых сказочной волшебницей порхала Елена, открывая для него прошлое, настоящее и будущее.
Приблизительно через полчаса он скинул с себя это оцепенение и медленно, с замиранием сердца – о, вот теперь Федор Максимович его вполне ощущал! – набрал на трубке нужный номер.
– Алло! Это вы? Нам надо встретиться…
– Сегодня я не могу, – ответила Елена. – Завтра вас устроит?
– Я хотел бы сегодня. Впрочем… завтра так завтра.
Терещенко хотел бы сейчас, сию секунду сорваться с места, забросив к черту работу и светский фуршет, который устраивала вечером дома жена, и отдаться своей passion. Но по зрелом размышлении решил, что мучения неразделенной любви тоже прекрасны. Его еще никто никогда так не мучил, не держал на отдалении, наказывая строгим ломким голоском. Помнится, только в юности одна девочка, одноклассница, принципиальная и сознательная староста класса, оттолкнула его, заявив, что не даст поцелуя без любви… правда, через пять минут тут же забыла про свои принципы. Что-то сладкое, томительное, чего уже нельзя достичь в зрелом возрасте, что возможно только в юности, вдруг вернулось к Федору Максимовичу, заставляя снова жить полной жизнью. «Я спятил, – довольно подумал он. – А завтра…»
– Алло, ты скоро? – тихо прошептала Лара в трубку мобильника. – Так здорово, что я могу в любую минуту услышать твой голос!
– Скоро. Я уже выхожу, и где-то через два часа…
Сотовые телефоны оказались совсем не лишними в их ситуации, скорее даже наоборот. Костя очень тосковал по Ларе. Когда она уезжала на работу, на него там, в деревенской глуши, одиночество накатывало с такой безысходностью, что с ним надо было как-то бороться.
Некоторое время назад, в середине августа, когда вечера стали короче и дорогу начало размывать частыми дождями, стало ясно, что им не обойтись и без личного автотранспорта. Такси здесь категорически не водилось, да и страшно было за красавицу Лару. Они купили машину.