Хозяйка Судьба

Мах Макс

— Значит, я им не воспользуюсь.

7

Оставив женщин возле сухого бассейна, на стенках которого, выступавших над полом едва ли не на полметра, вполне можно было сидеть, Карл направился к дверям в противоположной стене. Чужое желание, ощущавшееся им то, как властный зов, то, как вежливое приглашение, пока совпадало с его собственными намерениями, так что откладывать на потом то, что можно и должно было сделать прямо теперь, он не стал. Лишь бросил беглый взгляд на барельефы, украшавшие стены зала и не без сожаления подумал, что в другое время и при других обстоятельствах остался бы здесь надолго, изучая незнакомую технику резьбы по камню и замысловатые сюжеты, которые, наверняка, должны были что-то означать, вот только знание это, скорее всего, было давным-давно утрачено. Впрочем, по-видимому, не все и не навсегда. Взгляд Карла задержался на узкой, вытянутой в ширину гранитной плите, по которой, повернув к зрителям

массивную голову, величественно шествовал зверь, поразительно похожий на адата. Скорее всего, это и был адат, потому что на барельефе он появился не один, а в паре с высокой женщиной в длинной — до пят — тоге. Она не была жертвой охотящегося хищника, и уж точно не являлась случайным персонажем. Она шла рядом со зверем, но чуть позади, и художественное чувство Карла интерпретировало связь, имевшуюся между этими существами единственно возможным образом. Единство.

«Любопытно…»

О, да, это было более чем любопытно, но и это тоже предстояло отложить до «лучших времен».

«Потом, — решил Карл, переводя взгляд на ожидавшую его дверь. — Если, разумеется, у нас будет это „потом“».

— Факелы не гасите, — сказал он через плечо, уже вплотную приблизившись к двери. — Мало ли что…

Предостережение, возможно, и излишнее, но кто знает, что могут решить его женщины, оставшись одни в залитом волшебным светом зале? Однако именно магическая природа этого «солнечного» света заставляла Карла быть предельно осмотрительным, ведь магия непредсказуема по самой своей природе. Сам он гасить факел не стал тоже, лишь переложил его в левую руку, а правой — осторожно тронул створку дверей. Та поддалась на удивление легко, без единого звука и какого-либо сопротивления отворяясь внутрь, будто и не была затворена много веков подряд. А за порогом лежала плотная бархатистая тьма, выжидательно взглянувшая на Карла сквозь приоткрывшуюся щель.

«Я должен испугаться?» — с иронией спросил он себя и нажал на створку двери сильнее.

Странно, но свет из зала за его спиной, за порог не проникал. А вот свет живого огня, трепетавшего на конце факела, напротив, заставил мрак немного отступить. Совсем немного, чуть-чуть, но тяжелая плотная тьма медлительно и с видимой неохотой уступила свету, и Карл увидел у себя под ногами кусочек мозаичного пола. Мозаика была выполнена в трейском, давным-давно утраченном, стиле. Но узнал он ее сразу по тем немногим образцам, которые сохранились в разных краях ойкумены, и которые ему приходилось видеть в своих бесконечных странствиях по ее дорогам.

«Трейя… Как минимум, тысяча лет…»

Да, по-видимому, Карл не ошибся, когда предположил, что лабиринт этот был построен не три и даже не четыре сотни лет назад. Во всяком случае, зал, оставшийся за его спиной, и огромное, но невидимое пока пространство, которое он улавливал во тьме перед собой, были созданы за много столетий до того, как на вершине утеса воздвигся величественный замок Мертвого Волшебника.

Карл сделал шаг вперед, украв у тьмы еще один крошечный кусочек многоцветной — с преобладанием золота и кобальта — мозаики, и еще один шаг, попутно закрывая за собой впустившую его сюда дверь. Створки сомкнулись за спиной, издав короткий, моментально растворившийся в царящей здесь тишине звук. Даже факел, как заметил сейчас Карл, горел почти бесшумно. Эта тьма поглощала не только свет, но и звуки, и даже, пожалуй, запахи.

«Жизнь… ее проявления…»

Закрыв за собой дверь, Карл отделил себя не только от Деборы и Валерии, но, возможно, и от полнящегося жизнью мира ойкумены, оставшись один на один с особого рода тьмой, в которую был погружен зал, определить размеры и форму которого не представлялось возможным. Впрочем, художественное чувство Карла, которое по самой своей природе не могло оставаться в бездействии, тут же нарисовало перед его внутренним взором огромное, круглое, как барабан, помещение с купольным потолком и, как всегда, не ошиблось. Прошло совсем немного времени, и вокруг Карла начал возникать свет. Это трудно было бы описать словами, потому что рождение света во тьме не было похоже на восход солнца или луны, или на то, как вспыхивает пропитанный маслом фитиль светильника. Сначала это был как бы и не свет вовсе, а лишь намек на него, какое-то невнятное мерцание, возникавшее то тут, то там в окружающей тьме. Однако уже через несколько мгновений, засветился, плавно набирая силу, сам воздух, которым дышал сейчас Карл. Еще несколько ударов сердца, и один глубокий ровный вздох, и тьма исчезла, уступив место холодному, чуть мерцающему свету, каким тот иногда бывает в пасмурный зимний день над скованной льдом рекой. Но каким бы он ни был, это был свет, и в его присутствии перед Карлом открылся огромный — оказавшийся и в самом деле круглым — зал. В центре его, прямо напротив дверей, через которые вошел сюда Карл, на низком массивном постаменте из тщательно обработанного, бурого, как запекшаяся кровь, гранита стояли, закрывая собой перспективу, две женские фигуры, белая и черная. Изваяния были высокие, по-видимому, никак не меньше, чем в полтора человеческих роста, и поражали воображение выдающейся техникой работы с камнем. Женщины,

одетые в одинаковые плащи с капюшонами, стояли к Карлу боком, обратившись, друг к другу лицами. Впрочем, капюшоны, наброшенные на их головы, оставляли видимыми только подбородки, глядя на которые, Карл вдруг подумал, что женская природа этих фигур не очевидна. В самом деле, плащи совершенно скрадывали естественные очертания человеческих тел, так что по здравом размышление, трудно было с уверенностью сказать, женщины это или мужчины, и люди ли вообще. Но с другой стороны, Карл не сомневался, что перед ним именно женщины. Он это просто знал. Здесь, в этом месте, знание было растворено в самом воздухе. Правила и определения существовали сами по себе, как цвет и форма, получая воплощение с каждым сделанным вздохом. Как, раньше, Карл узнал, что, войдя сюда, должен был затворить за собой дверь, так и теперь понял, что видит перед собой именно женские фигуры.

Две женщины, обращенные закрытыми капюшонами лицами одна к другой. Белый мрамор и черный базальт, и еще сила бессмертного искусства, заставляющая забыть, что перед тобой не живые существа, а каменные статуи. Карл с трудом оторвал глаза от этих похожих одна на другую, как объект и его зеркальное отражение, фигур и бегло осмотрел пространство вокруг себя, ощущая при этом сильнейшее желание, как можно скорее вернуть взгляд обратно.

Как и предыдущий, зал этот был совершенно пуст, если не считать, конечно, двух застывших в его центре каменных изваяний. Мозаичный пол, черный, как ночное небо, купольный потолок, беломраморные граненые колонны, поставленные метрах в трех от стен, так что образовывали как бы две полукруглые анфилады — две половинки разорванного круга.

«Круг? Кольцо?»

Белые, как снег, колонны, бурый, как запекшаяся кровь, полированный гранит. Странное сочетание цветов, непривычные пропорции. Карл, уже готовый снова вернуться к изучению скульптур, увидел вдруг на стене слева каменную резную раму, которая отчего-то вызвала в его воображении мгновенный образ окна, хотя «окно» это никуда не открывалось. За рамой находилась глухая стена. Интуитивно, он повернул голову направо и там, между колонн, увидел точно такое же «окно», которое — он это понимал — никаким окном, разумеется, не являлось. Противоречие между впечатлением и реальностью заставило Карла насторожиться, он прищурился, вглядываясь в эту странную деталь декора, но в следующее мгновение, ему уже стало не до нее.

Шевельнулись в ножнах Убивец и Синистра, сгустился и зазвенел, как натянутая на бубен кожа, воздух. Кольнуло в виски, и зал как будто двинулся по кругу, тяжело, словно мельничный жернов, поворачиваясь, но не вместе с Карлом, а вокруг него. И почти тотчас раздался низкий протяжный гул, как если бы вздохнула и тоскливо застонала сама гора, и постамент, до того казавшийся монолитным, вдруг разошелся, и женские фигуры — белая и черная — медленно разъехались в стороны, открывая перед Карлом проход к дальней стене зала. Там в конце выложенной черными базальтовыми плитами тропы, рассекавшей многоцветное великолепие мозаичного пола, находилась резная каменная арка. Впрочем, если эти врата куда-нибудь и вели, пройти сквозь них не представлялось возможным, точно так же, как не возможно было заглянуть в виденные им ранее «окна». Вместо ожидаемых створок в изысканную раму, как огромный изумруд в площадку перстня, была врезана циклопическая плита из полированного зеленого камня. Возможно, это был какой-то редкий сорт малахита, но рассмотреть его в призрачном, мерцающем свете, наполнявшем зал, Карл не мог, а подойти ближе не захотел.

Прямая, как стрела, аспидно-черная тропа, начинавшаяся у самых его ног, манила вступить на нее и идти дальше, «обещая», между прочим, и то, что врата перед ним все-таки раскроются. Карл не сомневался, что такие «обещания» просто так не даются, и что так оно и случится, если он вступит на предложенный ему путь. Вот только потребность идти дальше была сейчас настолько велика, стремительно обретая силу едва ли не штормовой страсти, что быть его собственным, Карла Ругера, желанием или намерением она никак не могла.

«Нет, — решил он, кладя ладони на рукояти меча и кинжала и ощущая их собственную обеспокоенность, граничащую с растерянностью. — Нет. Такие назойливые приглашения я никогда не принимал, не приму и сейчас».

Ему потребовалось изрядное усилие, чтобы сойти с проложенной для него тропы. Тело не то, чтобы сопротивлялось, но действовало как-то вяло, нехотя.

«Интересно…»

Мысли двигались с трудом, как черпак кашевара в загустевшем вареве. Однако, стронувшись с места, возобновив свой размеренный ход, они достаточно быстро обрели свободу, что свидетельствовало, между прочим, и о том, что как бы могущественно ни было колдовство, поджидавшее Карла в этом зале, власти над ним — полной и окончательной власти — оно не имело. А магия эта, судя по всему, и впрямь была небывалая, изощренная и древняя. Такая, с которой людям давным-давно не приходилось иметь дела, но о которой запросто можно было услышать вечерней порой за кружкой пива в придорожной корчме, или прочесть в старинных книгах, повествующих о делах и чудесах давно прошедших дней.