Хозяйка Судьба
Шрифт:
— Разумеется, — Карл говорил спокойным ровным голосом и также спокойно и уверенно смотрел в глаза князя Ливена, которому предстояло пробыть местоблюстителем престола несколько дольше, чем он предполагал. — Разумеется, я буду присутствовать на похоронах императора Дмитрия. — Сказал Карл то, что Ливен желал теперь от него услышать. — И именно, имея в виду те обстоятельства, о которых я упомянул раньше, — и что с того, что никому, в сущности, я так ничего и не объяснил? — Я настаивал, чтобы церемония была перенесена на самый крайний срок. — Рассуждая абстрактно, он действительно
Вот в этом слове — однако — и заключался весь смысл их нынешнего разговора. Однако человек — и новый император Яр в этом смысле не являлся исключением — человек может только предполагать, располагают, как известно, одни только боги Высокого Неба, а решает лишь та, кого в Цейре издавна называли Госпожой Дорог. И поэтому, не желая вверять судьбу империи случаю, император Карл Яр, временно оставляя государство на попечение князя Ливена, желал бы заранее озаботиться составлением завещания и оставить, отправляясь в дорогу, четкие распоряжения, которые должны были свести неопределенность будущего к разумному минимуму.
Ливен выслушал его молча, пристально глядя своими выцветшими стариковскими глазами, не утратившими, впрочем, ни света ума, ни отблеска железной воли, которыми наградила его природа, прямо в глаза Карла во все время его краткой речи.
— Один вопрос, ваше величество, — сказал он, когда Карл замолчал.
— Прошу вас, князь.
— Вы уйдете один?
— Да, — твердо ответил Карл. — Да, князь, я уйду один, и я твердо обещаю сделать все от меня зависящее, чтобы вернуться.
Это было все, что он мог обещать, не обременяя свою душу ложью.
— Тогда, приступим к делу, — кивнул старик. — Господин нотарий!
6
Составление нового завещания, послания палате Ноблей и «распорядительного письма», адресованного местоблюстителю престола имперскому князю Иохиму Ливену заняло почти целый час. Но, наконец, документы были оформлены согласно всем правилам имперского делопроизводства и скреплены, как того и требовал закон, подписями и печатями всех трех, участвовавших в их составлении сторон.
И это все, за чем ты пришел сегодня в Цейр? — Голос Евгения не выражал ни разочарования, ни гнева. По-видимому, покойный император хотел лишь напомнить Карлу, что ничего случайного в его последнем путешествии нет и быть не может.
Карл отложил перо, медленно вернул на указательный палец золотой императорский перстень, право носить который обрел всего лишь чуть больше часа назад, и поднял, наконец, взгляд на императора. Евгений стоял по другую сторону стола и терпеливо ждал, когда Карл посмотрит ему в глаза.
Я выполнил свой долг, разве нет?
Долг… Но разве ты кому-нибудь здесь что-нибудь должен?
Тогда, о чем ты хотел мне напомнить?
Думай, — Евгений неторопливо повернулся и пошел прочь, медленно растворяясь в неверном
Император ушел, и у Карла не появилось даже тени желания вернуть его обратно. Кто он такой, чтобы повелевать рефлетом Евгения Яра, или чьим-либо рефлетом вообще? Он не собирался становиться настоящим «пастухом теней». У него был свой путь, на котором он делал лишь то, что считал правильным. Однако…
По-видимому, слово это не случайно уже во второй раз за этот вечер мелькнуло у него в голове, являясь не одной только фигурой речи, а указывая на нечто, находящееся вне прямых значений слов.
«Однако…»
— Мне потребуется еще как минимум час, чтобы составить по две копии каждого документа. — Сказал Александр Ной, деловито пододвигая к себе очередной чистый пергамент.
— Работайте без спешки, — рассеянно кивнул Карл. — До утра достаточно времени…
Он обвел взглядом просторный зал, остановил его на мгновение на языках пламени, танцующих в большом камине, посмотрел на почти полностью скрытый тенями поясной портрет Евгения, принадлежащий кисти Гавриеля, и, наконец, позволил Тьме упасть на его глаза. Поиск оказался не долгим, возможно, потому, что Карл твердо знал теперь, что он ищет, а, может быть, и потому, что сам покойный император желал, чтобы Карл когда-нибудь нашел его тайник. Ведь не зря же послал он из своего далекого прошлого в настоящее Карла старинный фамильный медальон?
— Князь, — сказал Карл, отбрасывая сослужившую ему службу Тьму себе за плечо. — Не могли бы вы проводить меня в кабинет императора Евгения? То время, пока господин нотарий будет составлять копии этих документов, я хотел бы провести там. Один.
— Разумеется, ваше величество, — Ливен коротко поклонился и, не сказав, более ни слова, пошел по направлению к дверям.
— Работайте, мастер Ной, — Карл встал из кресла и пошел следом за стариком. — Я обожду вас в кабинете покойного императора.
7
В кабинете Евгения царило запустение. По всей видимости, этими покоями не пользовались со времени его смерти. Сорок два года…
Слуги, принесшие сюда свечи и вино, ушли. Покинул кабинет и князь Ливен, но Карл по-прежнему стоял посреди просторной комнаты, не спеша сделать то, ради чего, собственно, и пришел сюда этой ночью. Прошлое ощущалось здесь настолько сильно, что, не смотря на выцветшую за годы и годы обивку мебели и потускневшее золото декора, свидетельствовавших о неумолимом ходе времени, казалось, что Евгений может появиться в своем личном кабинете в любое мгновение. Послышатся твердые шаги, распахнуться двери, и…
«Однако он не придет», — Карл подавил возникшую у него, было, нерешительность, настолько не свойственную ему в исполнении уже принятых им же самим решений, что она его даже удивила, и, наконец, подошел к барельефу, изображающему идущие сквозь бурю корабли. Овальный барельеф, искусно вырезанный из белого, как сахар или снег, мрамора, венчал собой огромный великолепно декорированный резным камнем и кованой бронзой камин, в котором давным-давно не разжигали огня.
В комнате было холодно. Пахло пылью и тленом. Недвижный воздух, давно позабывший о солнечном свете и дуновении весеннего ветра, врывающегося в распахнутые окна — закрытые и плотно зашторенные уже много лет подряд — был неприятен для дыхания, и даже свет, рождающийся на горящих фитилях многочисленных свечей, казался слабым и немощным, как будто принадлежал не жизни, а «другому царству».