Храм фараона
Шрифт:
Последнее прозвучало как приказ и не допускало возражений.
— Сколько длится путешествие по морю?
— В зависимости от ветров десять или двадцать дней.
— Но я никогда не был в море, Богоподобный. Я за всю свою жизнь еще не разу не плавал на корабле, за исключением парома через Нил. Я человек пустыни и с трудом верю в то, что смогу быть полезен тебе на воде.
— Ты можешь ничего не понимать в морских путешествиях, — нетерпеливо отмахнулся Рамзес, — для этого есть другие. Мне нужна твоя смелость, принц Монту, твоя сообразительность, твоя хитрость. Я не могу послать туда первого встречного. Может быть, на Кефтиу есть правитель, который
С одной стороны, Монту был польщен, что будет выступать в качестве принца и посланника, с другой — в этом плане было столько чужого и незнакомого, что он оробел, не от страха, а от врожденной и развившейся с годами осторожности. Человек пустыни должен взвешивать каждый свой шаг и не может сломя голову кидаться навстречу опасности, размеры которой он не знает.
Любой другой тотчас согласился бы, потому что желанию фараона не противоречат, однако Монту с сомнением поднял руки.
— Как предводитель отряда ниу, я привык вести за собой двенадцать-пятнадцать человек, при этом речь чаще всего идет об охоте на разбойников, беглых заключенных и непокорных кочевников. Сейчас же я должен выступать в непривычной для себя роли принца и посланника, должен буду вести переговоры с царем и высшими сановниками… Богоподобный, я боюсь, ты переоцениваешь меня.
— И в войсках были командующие, которые дослуживались до высших военачальников и в конце жизни сидели на троне Гора, как Хоремхеб, — подбросил мысль для обдумывания Парахотеп.
Рамзес громко рассмеялся:
— Вот-вот! Видишь, что иногда может получиться из воина. Миссия твоя проста, никто не требует от тебя способностей военачальника или фараона. Ты принц царского дома и в конце концов посланник, передающий лишь слова своего царя и отца. Это действительно просто, сын мой.
Монту не был в этом так убежден, однако ему хватило ума чтобы не говорить прямо «нет».
— Распоряжайся мною, Богоподобный.
Ответ удовлетворил Благого Бога, и с Монту милостиво распростились.
Тем временем гости вновь начали пировать, и слуги вносили одно за другим новые блюда с жареными барашками, говядиной, гусями, голубями, поросятами на вертеле и большим количеством изысканных нильских рыб. Быстро опустошались кувшины с вином, пивом и молоком. Разговоры оживились, и Рамзес рассеянно поглядывал на своих многочисленных родственников. Мыслями он был в далеком Кефтиу, где, может быть, еще раз выступит в роли удачливого полководца. Уже много лет Кеми была как на севере, так и на юге окружена только миролюбивыми данниками, и о битве при Кадеше, ставшей уже почти легендой, рассказывали недорослям учителя.
Рамзес перешагнул сорокалетний рубеж, но чувствовал себя таким здоровым и моложавым, как будто был в два раза моложе. Он никогда не болел, и его глаза при стрельбе из лука различали самую дальнюю цель, все зубы у него были на месте, а волосы под его париком оставались густыми и крепкими, как у юноши.
Гори, цирюльник Царя, время от времени хвалил удивительную моложавость своего господина:
— Похоже, боги остановили время в годы твоей молодости. Большая часть твоих сиятельных предшественников отправлялась в Страну заката в сорок лет или раньше, но я, который знает каждую складку твоего божественного тела, мог бы со спокойной совестью объявить твоему народу: ваш царь жив, здрав и могуч и спустя еще много лет будет праздновать Зед. Не я один осмелюсь прорицать.
Рамзес должен был об этом подумать, глядя на евшую, пившую и болтающую толпу перед собой. Сколькие из них будут живы во время праздника Зед, то есть через шесть лет? Он поднял золотой бокал и повернулся к своим женам, которые сидели рядом с ним, причем каждая делала вид, что другой не существует.
— Нефертари, любимая сестра, моя Прекраснейшая, я пью за наш будущий праздник Зед, за наших детей, — он слегка повернулся к Изис-Неферт, — а также за тебя, за молодоженов, за тетей и дядей, кузенов и кузин, за Кеми, за прекрасную жизнь…
«В Закатной стране» — хотел сказать царь, но проглотил это слово, потому что постепенно начал верить в свое бессмертие.
Изис-Неферт недавно родила своего последнего ребенка, но это был не сын, на которого она так страстно надеялась. Маленькую Бент-Анта царь назвал по имени сирийской богини войны, которую в Кеми знали лишь немногие, но которой в Пер-Рамзесе был воздвигнут храм. Он хотел склонить это чужое божество на свою сторону и приказал изобразить себя на стене храма рука об руку с богиней. Почитание им Сета, бога пустыни и чужеземных народов, соответствовало его стремлению иметь себе сторонника за пределами Кеми.
Тем временем над Пер-Рамзесом опустилась ночь, и ряды гостей начали пустеть. Обе царицы и большая часть других женщин уже удалились. Первой ушла Мерит, которая не считала обязательным дольше торчать рядом со своим супругом, военачальником Сети. Рамзес, который уже давно хотел удалиться, задержался среди старых друзей. По кругу ходили кувшины с вином, звучали застольные и любовные песни.
Внезапно царь встал и, качнувшись, схватился за спинку стула.
— Мне пришло в голову нечто грандиозное, друзья мои, — проговорил он заплетающимся языком и указал на терпеливо ожидавших молодоженов.
— Мы проводим новобрачных к их постелям с музыкой и песнями.
Царская выдумка вызвала громкий смех.
Мена закричал:
— Музыканты! Вы выходите вперед, потом пойдут молодожены, потом — Благой Бог и другие, а мы споем вам самые прекрасные любовные песни.
Праздничный звон систра сопровождала нежная музыка арф и флейт, но любовные песни, которые во все горло распевали царь и его друзья заглушали все:
Приходи, мы празднуем торжественный день, И ночь, и еще следующий день Веселыми играми во славу Баст. Я напою тебя допьяна, любимая, И лягу с тобой рядом, как Могучий Бык, И твои ноги раздвинутся, Как раскрывается лотос под поцелуем утреннего солнца…— Сначала наследный принц! — приказал Рамзес, и Енама с его уставшей, немного испуганной Сат-Хатор проводили в спальню первыми.
— Будьте плодородными, как Нил в Ахете! — пожелал царь юной паре и, смеясь, повел группу дальше.
Рамзес проводил еще две пары до их брачных покоев, затем у него возникло сильное желание посетить собственный гарем.
— Я должен еще поработать, — ухмыляясь, простился он с друзьями и, шатаясь и напевая, зашагал к Дому женщин. Собственно говоря, он бы охотно пошел к Нефертари, но она не терпела, когда он приходил в ее постель пьяным. Однажды он сделал это и должен был целый день выносить ее молчаливое неодобрение.